В вентиляционные щели между стеной и крышей виден дневной свет, а все более громкие крики толпы говорят мне, что Ма'элКот в любой момент может войти в ворота.
Вентиляционные щели опоясывают всю стену арены. Гладиаторская уборная находится совсем рядом с выходом на арену, дабы идущих на смерть не беспокоили переполненные мочевые пузыри и сжавшиеся в спазмах сфинктеры. Я осторожно иду сквозь арку без дверей, подпрыгиваю и подтягиваюсь, чтобы выглянуть наружу. О шуме можно не беспокоиться – двадцать тысяч приверженцев Ма'элКота орут так, что я могу взорвать здесь бомбу и никто ничего не заметит.
Арена здесь толщиной около трех футов. Я просовываю голову в одну из щелей, чтобы осмотреться. Внезапно меня одолевает приступ клаустрофобии – я чувствую тяжесть камня у себя над головой и упираюсь в камень локтями. Я невидим в черной тени, отбрасываемой полуденным солнцем.
Я смотрю сквозь вентиляционную щель на золотой песок в солнечных лучах. Над ареной пестреют праздничные одежды зрителей, тесно разместившихся на сиденьях. Они напоминают яркую мозаику – она трепещет и волнуется, будто сшитый из лоскутков флаг.
Какое-то мгновение я разглядываю толпу. Одни нервничают, другие злятся, третьи кажутся откровенно счастливыми.
Через час многие будут мертвы.
В поле зрения попадают несколько Серых Котов в гражданской одежде и около десятка преображенных кантийцев. Я не боюсь за них: они здесь для того, чтобы сражаться.
Интересно, было ли у кого-нибудь из зрителей предчувствие, что сегодня не стоит сюда соваться? Кто из них не удивится, когда вспыхнет заварушка? Кто почувствует дрожь от узнавания? А скольких в предсмертную минуту посетит жестокая мысль: «Я же знал, что надо было остаться дома»?
В скольких домах сегодня будут оплакивать погибших?
Но если я могу купить жизнь Пэллес ценой смерти каждого мужчины, женщины и ребенка на этом Стадионе, я сделаю это. Даже будь их здесь вдвое больше. Я купил бы ее не торгуясь – а сегодня мне предстоит чертовски трудная сделка.
Что-то я становлюсь экономным – старею, что ли?
Новый взрыв оглушительных криков потрясает Стадион, прерывая мои размышления.
Это приехал Ма'элКот.
С ним идет целая процессия, сотни людей в праздничных нарядах; они танцуют на арене, разбрасывают в толпу сладости и монеты, побуждают народ петь вместе с ними гимн Ма'элКоту – «Царь царей». Среди них есть несколько красивых девушек, но в основном процессия все-таки состоит из немолодых мужчин. На раскрашенных по случаю праздника лицах видны морщины, а за улыбками вырисовывается холодное выражение старых солдат, опытных убийц.
Итак, он готов.
Хорошо же!
Толпа не хочет петь. Голоса, которые присоединяются к песне, тонут в усиливающемся реве.
А затем в моем поле зрения появляется украшенная розами платформа.
Она движется без каких-либо явных рычагов – видимо, за счет сил Ма'элКота. Вон он, в центре – он словно легендарный герой, или мифологический бог, или фигура на носу корабля-платформы, въезжающей на песок. Его руки упираются в бока, голова откинута. Для тех, кто видит Анхану впервые, сообщаю: изящно одетый человек рядом с ним, в кружевном камзоле и заправленных в сапоги панталонах, – это герцог Тоа- Сителл, Ответственный за общественный порядок, читай: глава секретной полиции. Он очень умен и очень опасен. Его лицо ничего не выражает; он равнодушно разглядывает зрителей.
Вероятно, ищет меня.
Его здесь быть не должно; я надеялся, что он не окажется таким глупцом. Если его сегодня убьют, король и королевство Канта окажутся по уши в дерьме.
Ну ладно, беспокоиться о короле уже поздновато. У меня есть свои дела. Вон они.
Как ни стараюсь я не замечать двух Х-образных рам по сторонам украшенной цветами платформы, не могу отвести от них глаз. С одной свисает Ламорак. Он уронил голову и кажется мертвым – а жаль.
Не хотелось бы мне, чтоб он пропустил такое зрелище.
С другой рамы, опутанной серебряной сетью, свисает моя жена.
У меня холодеет в животе, словно я проглотил кусок льда, холод лезет мне в грудь, леденит ноги, руки, голову. Я вижу себя как бы со стороны, слышу свои мысли. Я не чувствую биения собственного сердца – только шипение под ребрами, да еще в ушах потрескивает, словно в ненастроенном радио.
Пэллес поднимает голову. Она кажется взволнованной; она далеко от того таинственного места, где ей было так хорошо. Она облачена в белую рубаху, сквозь которую проступает кровавая полоса от ребер до пальцев левой ноги. Кровь капает с пятки прямо в цветы под ногами Пэллес.
Рама, на которой она висит, может представлять проблему. Почему-то я не ожидал увидеть ее распятой…
Может быть, я просто не продумал все так хорошо, как следовало бы.
Берна не видно; это означает, что его тело уже остывает в холодце на дне пещеры. Жаль, что я не смог быть там и увидеть, как свет уходит из его глаз – но зато теперь я могу сказать, что пережил его.
Ма'элКот поднимает огромную руку – и тишина падает на Стадион подобно взрыву, словно бог спустился с небес и покрутил переключатель громкости.
Ма'элКот начинает речь, обращенную к его детям.
Похоже, теперь мой выход.
Я ползу вперед головой по вентиляционной щели. Руками хватаюсь за нижний ее край, подтягиваюсь, переворачиваюсь и приземляюсь на ноги.
Теперь – ни колебания, ни секунды на вдох. Ни в каких размышлениях больше нет пользы; выбор сделан.
Я засовываю большие пальцы за пояс и неторопливо выхожу на арену.
Вот он я.
Я здесь. На песке. На арене.
Двадцать тысяч пар глаз с любопытством смотрят на меня. «Что это за идиот в черном? Что он там делает?»
И еще сотни тысяч – все вы, кто сейчас со мной, внутри моего черепа, полагаете, будто вам известно наперед, что я собираюсь сделать. Как знать, может, я удивлю вас еще разок-другой.
Несколько переодетых солдат видят меня и замирают, дотрагиваясь руками к складкам одежды, в которых спрятано оружие.
Я иду вперед, дружески улыбаясь им.
Золотистый песок арены похрустывает под моими сапогами. Солнце припекает; я вижу его алое сияние на верхней границе поля зрения.
Все мои сомнения и вопросы разлетаются, как голуби из шляпы фокусника. Знакомая песня адреналина в жилах баюкает, словно колыбельная. Стук крови в ушах глушит все остальные звуки, кроме хруста песка под ногами.
Теперь меня замечает Тоа-Сителл; его светлые глаза распахиваются, рот начинает двигаться.
Он трогает Ма'элКота за руку, и голова императора поворачивается ко мне замедленно и угрожающе, как башня танка.
Я подхожу все ближе. Моя грудь готова разорваться от какого-то необъяснимого чувства. Только в последний момент я понимаю, что это такое.
Похоже, это счастье.
Сейчас я счастливее, чем когда-либо.
Я смотрю на Пэллес и вижу ее расширенные от ужаса глаза.
В знак приветствия я чуть прикрываю свои и беззвучно говорю единственную фразу, которую могу сказать ей:
– Я тебя люблю.
Она пытается вымолвить что-то в ответ, что-то, относящееся к императору. Я не могу прочесть слова, произносимые ее распухшими губами, а больше у меня нет времени.
Пора убивать.
