осажденные уже взгромоздили на подоконник котел с маслом и резко опрокинули его… Кипящее масло хлынуло на улицу… Кто-то дико взвыл, и нападавшие в панике отступили.
Гвардейцы явно не ожидали столь решительного отпора. Атака захлебнулась… С поля боя уже унесли пятнадцать солдат, раненных, зашибленных или ошпаренных, а оба Пардальяна не получили еще ни единой царапины!
Като опять укрепила котел над очагом и вылила в посудину следующую порцию масла.
А на улице бурно обсуждали план кампании.
— Если эти безумцы так любят горяченькое, подпалим трактир! — предложил разъяренный Моревер.
— Огня! Огня! Поджарим бандитов прямо в их берлоге! — возликовали зеваки.
— О Боже! — всплеснула руками Като. — А ведь они нас точно подпалят.
— Похоже! — согласился ветеран.
— Эй, Като, а что находится за стеной? — поинтересовался шевалье.
— Другой дом… Хозяин разводит кур и продает их…
— Молодец, сынок! — обрадовался отец. — Попытаемся выбраться через соседнее здание!
Шевалье вооружился ломиком и принялся долбить каменную кладку, Пардальян-старший помогал ему киркой. Но стена была крепкой, и весь дом заходил ходуном. К счастью, на улице стоял такой гвалт, что никто не слышал глухих ударов. Гвардейцы подтаскивали к трактиру вязанки хвороста, кучи которого с каждой минутой увеличивались в размерах.
Вскоре от этих куч повалил черный дым, и огонь, взметнувшись ввысь, перекинулся на стены кабачка.
Дом Като сгорел дотла, пострадали и соседние здания, которые удалось спасти с большим трудом. В пламени едва не погибла вся улица Монторгей; впрочем, ее судьба мало беспокоила людей, устроивших этот пожар. Самым важным для Моревера, Келюса и Можирона было то, что они могли доложить в Лувре о своей блистательной победе.
Моревера пригласила к себе королева-мать, а оба фаворита поспешили к герцогу Анжуйскому.
Столкнувшись с сияющим Моревером, де Нансе стал от зависти желтым, как лимон, и таким же кислым.
— Ваше величество, — торжественно объявил Моревер, — вы отомщены: мы загнали этого молодого негодяя в ловушку и сожгли там заживо, уничтожив заодно и его бандитское логово.
— Моревер, — ласково улыбнулась Екатерина Медичи, — я сообщу о вашем подвиге государю.
— Я счастлив, ваше величество. Должен вам сказать, что толпа на улице ликовала, но, конечно, не потому, что поджарили этого юного нахала. Я сказал собравшимся, что в доме жгут гугенотов, и наши добрые парижане, мадам, искренне обрадовались…
— Не так громко, Моревер, — заметила Екатерина с иронической улыбкой, — вы же знаете, мы заключили с ними мир.
— Одно другому не мешает, — самодовольно заключил Моревер.
А Келюс и Можирон наперебой рассказывали герцогу Анжуйскому:
— Монсеньор, мы отплатили злодею за оскорбление, которое он Нансе вам… Правда, из-за трусости Моревера мы провозились слишком долго… Если бы не он, мы бы управились гораздо быстрее. Но в любом случае этот юный проходимец больше не будет докучать вам. Он обращен в пепел!
Герцог Анжуйский красил брови. Не отводя глаз от зеркала, он ласково похвалил своих фаворитов:
— Вы, и правда, мои настоящие друзья. Как бы мне хотелось взойти на престол — хотя бы для того, чтобы достойно вознаградить вас!
XL
КАК ПАРДАЛЬЯН-СЫН СНОВА ОСЛУШАЛСЯ ПАРДАЛЬЯНА-ОТЦА
Королева Екатерина и герцог Анжуйский были обмануты: ни Пардальян-старший, ни Пардальян- младший не погибли. Уцелела и толстуха Като.
Когда занялись подожженные вязанки дров, густой белый дым заполнил второй этаж, где находились осажденные. Пахучие клубы, поднимавшиеся от сухого хвороста, не были, однако, удушливыми. У наших героев еще оставалось время. Шевалье уже минут пять долбил киркой стену; когда Жан в изнеможении остановился, его сменил Пардальян-старший. Они работали на ощупь, потому что уже ничего не видели в дыму.
Прошло несколько тревожных мгновений. Оба Пардальяна и Като почувствовали, что им не хватает воздуха; смерть уже подступила к ним вплотную, но тут Жан Нансе отчаянный удар, и кирка пробила кладку насквозь. Несколько кирпичей выпало, и образовалась довольно большая дыра.
Отец с сыном и Като, которая была посильней иного мужчины, принялись лихорадочно выламывать кирпичи, расширяя проход. Через две минуты сквозь отверстие в стене уже мог протиснуться человек.
И они пролезли, ободрали, правда, локти и колени, но все-таки пролезли! Осажденные успели вовремя: трактир Като уже полыхал, как факел, огонь гудел, горели половицы и балки. Кабачок «Молот и наковальня» превратился в пылающий ад, но наши герои сумели выбраться из него.
Они попали на чердак, где торговец птицей держал мешки с кормом. Вышибить хлипкую дверцу было проще простого, и вся троица спустилась по лестнице в кухню. Из кухни можно было пройти в лавку, а оттуда выбраться на улицу. Но там беглецов обязательно заметили бы гвардейцы. Поэтому отец, сын и толстуха кинулись ко второй двери, которая вела в обширный двор, отделенный от внешнего мира высоченным забором. Вдоль забора стояли курятники. Взобравшись на один из них, было нетрудно перемахнуть через ограду.
Первым, подтянувшись на руках, на курятник влез Жан. Потом он втащил на птичий домик Като и подал руку Пардальяну-старшему. Через минуту они оказались на стене и, спрыгнув вниз, очутились в саду хозяина овощной лавки. Пылающий трактир остался далеко позади.
— Ну, Като, что ты теперь будешь делать? — осведомился ветеран.
— Ума не приложу, сударь. Отныне я нищая! — пригорюнилась владелица кабачка, на месте которого догорали сейчас головешки.
— С собой мы тебя взять не можем. Придется нам распрощаться.
Юноша решил, что его отец не слишком-то хорошо обошелся с Като, и хотел вмешаться. Однако Пардальян-старший жестом велел ему молчать.
— Итак, с собой мы тебя взять не можем — если нас схватят, то всех троих и вздернут. Но тут рядом разбойничий квартал, пристанище воров и мошенников. Если Като туда переберется, ее никто никогда не арестует. Ну, а мы уж как-нибудь выпутаемся! Верно я говорю, Като?
— Верно, сударь, только куда ж я денусь — голая и босая…
— А ты подставляй передник!
Като приподняла за уголки свой фартук, а Пардальян стянул с себя широкий кожаный пояс и с грустным вздохом высыпал из него все, что там было.
— Да тут не меньше пятисот экю! — вскричала пораженная толстуха.
— Больше шестисот, крошка!
— Да вся моя развалюха и половины этих денег не стоила!
— Держи, держи… Откроешь новый кабак, и, возможно, мы как-нибудь опять спалим его вместе и снова славно повеселимся. Только не называй его «Молот и наковальня», пусть будет лучше — «Два болтливых мертвеца». Ну, до встречи, Като!
Юноша тоже сердечно простился с толстухой:
— До свидания, Като! Мои карманы пусты, так что мне, увы, нечем отблагодарить тебя…
— Нет, есть чем! — заявила трактирщица и подставила круглую щеку для поцелуя.
Жан рассмеялся и от души расцеловал толстуху. И Като, распутница Като, зарделась как маков цвет!
Потом они разошлись в разные стороны.
Оба Пардальяна выскользнули из сада в проулок и, миновав его, очутились на улице Короля Сицилии, а потом, свернув направо, попали на улицу Сент-Антуан, которая была в те годы одной из самых людных и просторных улиц Парижа.
— Теперь обсудим создавшееся положение! — сказал отец сыну. — Мне оно кажется весьма
