Пардальян отвел Марийяка на несколько шагов и тихо сказал:
— Вы знаете, кто этот человек? Моревер, один из любимцев и соглядатаев Екатерины Медичи. Это она велела заманить вас в дом у Деревянного моста, клянусь честью! Давайте вежливо распрощаемся с Моревером, потом хорошенько поколотим его и…
Однако Пардальян не сумел закончить свою мысль, так как Деодат обратился к Мореверу:
— Я к вашим услугам, сударь…
— Вы рехнулись! — вскричал Пардальян.
Он схватил было Марийяка за рукав, но граф крепко обнял товарища и прошептал ему на ухо, точно перед вечной разлукой:
— Прощайте, мой милый! Я благословляю эту минуту, когда Бог послал мне вас: в вашем обществе я провел чудесные часы, ваша дружба — драгоценный подарок судьбы… Я не сомневаюсь — и очень надеюсь, что Екатерина Медичи велит убить меня… Это лучший выход, даю вам слово!
— Клянусь кровью Христовой, я не пущу вас одного!
— Пустишь, Пардальян. Никто не может разделить со мной боль свидания с королевой. Ведь к ней торопится не граф де Марийяк, а Деодат, бедный найденыш, подброшенный к дверям храма. Я отправлюсь к этой женщине… хоть мне и суждено погибнуть… А известно ли тебе, почему я спешу на ее зов?
— Почему? — спросил ошеломленный Пардальян.
— Потому что мечтаю увидеть свою мать… ведь Екатерина Медичи — мать мне!
Вырвавшись из объятий друга, Марийяк кинулся к Мореверу, и они быстро пошли к Деревянному мосту.
А потрясенный до глубины души Пардальян просто окаменел.
— Деодат — сын Медичи! — изумленно пробормотал юноша.
Наконец, попытавшись успокоиться и вновь обрести хладнокровие, шевалье зашагал к знакомому дому рядом с мостом. Он решил понаблюдать за этим зданием, а если будет нужно, то и проникнуть внутрь.
По пути юноша со своей обычной рассудительностью, являвшейся одним из крупных его достоинств, разрабатывал план предстоящей кампании. И вдруг его осенило:
— А ведь Алисе де Люс было известно, что Моревер подстерегает на улице Марийяка…
Жан добрался до Деревянного моста и принялся следить за зданием, в котором не так давно сам разговаривал с королевой Екатериной. Дом был темным и тихим: ни звука, ни огонька…
«Чем-то это сооружение напоминает Лувр, — думал Пардальян, — хотя оно, пожалуй, даже пострашнее Лувра. Там, в огромных раззолоченных залах, бродит, как в пустыне, слабый болезненный король; его окружают такие же призрачные фигуры придворных, а здесь королева — по мнению некоторых, великая королева — в зловещей тишине плетет интриги, способные потрясти всю страну… Эта женщина — мать Франциска, умершего от странной хвори через несколько месяцев после восшествия на престол, мать Генриха Анжуйского, мужчины, похожего на женщину, и мать Маргариты, женщины, не уступающей мужчинам, и она же — мать Деодата, в котором счастливо соединились красота душевная и телесная, блистательный ум и сердце, достойное героя древности… Что же это за чудовище — королева Екатерина?»
Пардальян представил ее такой, какой увидел в день их первой встречи. Она сидела тогда в резном кресле черного дерева, бледная, прямая, как палка, и улыбалась тонкой, странной улыбкой. Она походила на изображение какой-то святой, которой художник пририсовал глаза демона.
Образ Екатерины как-то вырос в воображении Пардальяна. Она казалась ему не просто женщиной, не просто королевой, а могущественной волшебницей, прилетевшей из сказочных стран, лежащих за высокими горами. Она явилась, чтобы воплощать в жизнь свои чудовищные замыслы, и оружием ей служили лишь злые чары ее изощренного, дьявольского ума.
Пардальян вовсе не был склонен к грезам, созерцательности и бесплодному философствованию. Он просто ощущал таинственную силу, исходившую от Екатерины. Но он сумел сбросить с себя это наваждение и, как человек действия, быстро принял решение:
— Королева — ведьма, дьявол в женском обличий… Кем бы она ни была, я не позволю ей причинить Марийяку зло. Если с его головы упадет хоть один волос, она не скроется от меня даже в Лувре. Король Франции рискует до срока потерять свою милую матушку!
Шевалье поискал, где бы спрятаться. Лучшим местом ему показались развалины того самого деревянного дома, который он разнес, спасая королеву Наваррскую.
Взглянув на рухнувшие стены и вспомнив, как он с Молнией в руках противостоял целой толпе, как обвалился дом и в страхе бежали нападавшие, Пардальян даже не улыбнулся. Он лишь закусил губу, дернул усом и застыл в ночи среди обломков.
Стиснув рукоять кинжала, шевалье внимательно наблюдал за загадочным домом.
А там в это время бушевали страсти, хотя все собравшиеся и держались внешне с ледяным спокойствием. Беседу вели королева Екатерина Медичи, астролог Руджьери и найденыш Деодат. Родители и сын…
Последуем же в темный дом за графом де Марийяком, как раньше мы уже входили туда вместе с Пардальяном. Сейчас Екатерина не писала писем. Ее волновало лишь одно: согласится Деодат посетить ее или нет?
Руджьери безмолвствовал, посматривая на королеву с растущей тревогой.
— Я вовсе не намерена убивать его этим вечером, — заявила Екатерина. — Пока я решила испытать его, заглянуть ему в душу, выведать все его сокровенные мысли. Если он окажется таким, каким мне хочется его видеть, если я почувствую в нем свою кровь, свою породу, он останется в живых. Я понимаю, Рене, ты — отец. Но я не просто мать, я — королева! И я обязана заставить молчать свои материнские чувства, мне нужно помнить о государственных интересах. Если этот человек представляет для меня угрозу — он погибнет!
— Екатерина, — вскричал Руджьери, забыв об этикете, — ну чем его жизнь мешает государству?! Ведь никто же никогда не догадается…
— В том-то и дело! — перебила своего любимца королева. — Если бы я твердо знала, что эта история навсегда останется лишь нашей тайной, я просто забыла бы об этом юноше. Но жить, каждую минуту опасаясь разоблачения, нельзя…
— О, мадам! — в отчаянии простонал астролог. — Скажите прямо: вы уже приняли твердое решение убить его, и молодой человек обречен!
— Но ведь никто не выносил ему смертного приговора! По крайней мере пока. Я желаю лишь одного — чтобы мой сын, мой обожаемый Генрих мог спокойно править этой страной. Генрих унаследует трон после того, как Господь призовет к себе нашего бедного Карла. Но нас преследует страшный враг. Или мы разделаемся с ним, или он расправится с нами. Бурбоны, Рене, — вот наши злобные недруги! Жанна д'Альбре коварна и честолюбива. Она стремится возложить французскую корону на голову своего сына, Генриха Беарнского.
У меня хватает ума, чтобы понять: я смогу спать спокойно, лишь обезвредив Жанну. Если мы лишим Бурбонов наваррского престола, они станут бессильными. Я устрою так, что власть в Наварре получит человек, безраздельно преданный мне, близкий мне по крови и по духу… Мой милый Генрих будет царствовать во Франции, а тот… тот, нелюбимый сын, может взять себе Наварру.
Руджьери скорбно вздохнул. В эту минуту в дверь постучали, и Моревер ввел графа де Марийяка.
Моревер тотчас же вышел; видимо, он заранее получил инструкции, потому что ни на секунду не посмел задержаться в комнате.
Астролог, подавляя трепет, исподтишка посмотрел на сына.
Марийяк не обратил внимания на волнение Руджьери — взгляд юноши был приковал к королеве…
«Вот моя мать», — промелькнуло в голове у Деодата.
«Это мой сын», — подумала Екатерина.
— Сударь, — ледяным тоном обратилась она к нему, — не знаю, понимаете ли вы, кого видите перед собой…
— Вы, — сказал Марийяк, душу которого переполнили сыновние чувства, — вы мать… государя Карла IX. Я узнал вас, ваше величество.
— Прекрасно! Поговорим откровенно. Мне известно, с какой целью вы прибыли в Париж и с кем здесь
