— Нет, Майк. Мы были с тобой хорошими друзьями. Давай оставим все по-прежнему.
Он спустил руки с моих плеч:
— Хорошо. Но помни, мы ведь все равно живем на одной планете. Если когда-нибудь ты захочешь, если когда-нибудь я буду нужен тебе…
— Я никогда не забуду тебя, Майк. — Мой голос задрожал, и я боялась, что снова заплачу.
Он крепко сжал мою руку:
— Прощай, дорогая. — Потом повернулся, и мне показалось, что его широкие плечи поникли, когда он зашагал к лестнице.
Дидо поднялась от изголовья постели, на которой лежала Леда, когда я тихо вошла в комнату.
— Она была все в таком же состоянии?
— Да, в том же самом. Я сидела и все время следила.
— Спасибо, Дидо. Теперь я останусь с мадемуазель.
Долгое безмолвное бдение продолжалось. Время от времени я проверяла слабый пульс, протирала влажный лоб капелькой одеколона. Невеселая сиеста продолжалась. Стратос принес поднос с чаем с лимоном и тонким миндальным печеньем. Ветер все еще бушевал, хотя моментами мне казалось, что он стал менее ожесточенным. И в шуме ветра мне послышались какие-то слова, будто демон нашептывал мне прямо в ухо: «Тогда не будет проблем. Ты и Пол сможете пожениться». Я отогнала эту мысль, боясь, что, если задержусь на ней хоть на мгновение, это может каким-то мистическим образом усилить опасность для Пола. Как ни странно, я чувствовала, что не Леде, а Полу это жертвоприношение моих желаний может обеспечить безопасность. Жертва мщения богам! И тогда я сказала себе, что хочу, чтобы Леде стало лучше, взглянула на трогательное белое лицо на подушке и снова с отчаянием подумала во внезапном порыве жалости: «Я хочу, чтобы Леда поправилась!» Потом погладила холодную руку, которая лежала в моей руке будто бы для того, чтобы передать мне послание любви и доверия.
Между нами, по-видимому, пробежал какой-то луч телепатии, потому что я несколько испуганно заметила, что глаза девушки открыты и она уже несколько секунд пристально смотрит на меня. Губы ее зашевелились, она попыталась вымолвить какие-то слова. Я наклонилась к ней.
— Не позволяй дяде Василису… — Она замолчала и снова закрыла глаза.
— Леда, что такое, Леда? Как ты себя чувствуешь?
Она снова впала в забытье, в это странное состояние бессознательности, в которое была погружена до этого. «Не позволяй дяде Василису»… — что? Она не хотела, чтобы он находился в ее спальне? Она как- то боялась его? Но этого никогда не было раньше! Всегда казалось, что она к нему привязана, что она надеется на него, как на своего опекуна и друга.
Я попробовала мысленно снова представить себе эту ужасную сцену. Две охваченные ветром фигуры наверху ступеней, которые вели из «сада Персефоны». Было что-то угрожающее в облике Василиса, в том, как он стоял. Он был невысок, но все же казалось, что он возвышается над Ледой, а она пыталась отступить в сторону. Может быть, именно поэтому она и споткнулась? Вытянутая рука Василиса была на ее плече или руке; сейчас трудно сказать, как именно, но он прикасался к ней. Тогда почему, когда она отшатнулась, он не подхватил ее и не удержал?
Потому что он подтолкнул ее.
Внезапно охваченная ужасом, я встала, будто бы стремясь уйти от страшных мыслей, накативших, как черная волна. Дьявольские мысли, как и те, которые нашептывали мне злобные духи о смерти Леды!
Конечно, это был несчастный случай! Что еще я могла себе представить? Убийство?
Я почти подпрыгнула, так мне захотелось убежать от собственных догадок. Я глубоко вздохнула, заставляя себя остыть, отказываясь думать о том, что однажды употребила в мыслях слово «потребитель», связывая его с Василисом в отношении Леды.
Несомненно, он готов использовать людей, любые обстоятельства для достижения своих собственных целей и планов. Но что он дойдет до криминальных действий, я все же сомневалась! Утром в саду он сказал Леде что-то, что расстроило ее, что-то, что касалось Пола и меня, и она вздрогнула от его слов и отодвинулась, слишком быстро или слишком неосмотрительно, и споткнулась о сломанные стебли, которые лежали поперек ступеней. И вот так она упала.
Тогда почему Василис ее не удержал? И снова внутри у меня зазвучал этот коварный голос, нашептывающий подозрения и сомнения.
Я прикрыла глаза ладонями, стараясь отогнать опасность, которую он внушал, и внезапно вспомнила, как Леда стояла там, обхватив руками голову, будто закрывала уши от слов, которых не могла вынести.
Я посмотрела на кровать, где она лежала, и подумала, на этот раз с ужасом: «Она умрет».
В этот момент дверь спальни открылась, и кто-то показался на пороге. Это был Пол.
Меня охватили радость и облегчение. Я хотела броситься к нему, обнять обеими руками. Он был невредим, он был жив; это было все, что вообще имело значение! Я была готова отдать все — его любовь ко мне, наши надежды на будущее — только за этот свершившийся факт. Он вернулся!
Затем я увидела еще два силуэта, спешно входящие вслед за ним, узнала в высокой фигуре Этьена Мулье, а в той, что пониже, — Рауля. Через несколько минут все прояснилось. Пока Этьен и Рауль тщательно обследовали Леду, Пол увел меня в соседнюю гостиную и рассказал, что произошло. Полет в Афины был рискованным и опасным, но каким-то образом маленький «Хаски» — гоночный самолетик — сумел справиться со штормом, и Полу удалось поднять его на достаточную высоту, чтобы избежать самого сильного ветра. Все время пути он думал о том, как увидеть «Л'Аттик» с Раулем, Этьеном и Элен, которая все еще должна была находиться в Пирее. Если бы ему это удалось, то уговорить Этьена рискнуть и вернуться самолетом назад, на Меленус. По прибытии в аэропорт он по радио связался с яхтой и объяснил ситуацию.
Не потребовалось никаких убеждений, чтобы Этьен и Рауль бросили все и примчались на машине в аэропорт. Элен осталась на яхте с семьей Линар и Селестой Даленваль, которые присоединились к Мулье после того, как навестили своих друзей в Афинах, и возвращение во Францию было временно отложено. Тем временем Этьен договорился, что на следующий день или когда шторм немного стихнет, из Афин прилетит медицинская сестра. Скорость ветра уже уменьшилась, и существовала надежда, что ветер израсходует свои силы в следующие двадцать четыре часа.
— У Леды теперь появился шанс, — сказал Пол. — Под наблюдением Этьена и, конечно, Рауля. — Он поднял мою руку, которую держал в своей, и прикоснулся к ней губами. — Твои молитвы были услышаны и, мои тоже.
Я вздрогнула.
— Если бы ты не вернулся…
— Но я вернулся. Я здесь.
— Ты видел своего отца?
— Я виделся с ним мельком. Должен к нему сейчас спуститься. Похоже, что он очень расстроен всем этим.
— Да. — Я посмотрела на Пола, и мои дикие предположения относительно Василиса растаяли, когда я увидела это сильное, загорелое лицо, твердый и в то же время нежный рот и карие глаза, окруженные густыми темными ресницами. Как я могла вообразить, что Василис мог причинить какой-нибудь вред Леде? Он ведь был отцом Пола! Отцом Алексиса! Он был временами резок, но, конечно, не был злым.
Дверь гостиной открылась, и вошел Этьен. Пол и я оглянулись одновременно.
— Ну, как она? — спросил Пол.
Небольшая морщинка по-прежнему лежала на лбу Этьена, но голос прозвучал достаточно уверенно:
— Нервы спины повреждены. Она не должна двигаться по меньшей мере в течение недели. Затем нам нужно будет как-то доставить ее в больницу, чтобы можно было ее прооперировать.
— В Афинах?
Он покачал головой:
— Я хотел бы доставить ее в Париж, если только это можно устроить. Чтобы она была совершенно неподвижной, нужно одеть ее в гипсовый корсет. Это можно будет сделать в больнице в Афинах. — Морщинка на его лбу стала глубже. — Но как доставить ее туда? Ты говоришь, что ни один самолет, хоть чуть-чуть больше, чем тот, который ты пилотировал сегодня, не сможет приземлиться на острове?
