Райте вытаскивает откуда-то пару белых пластиковых наручников.
– Кейн, не шевелись.
Двигаясь так медленно и уверенно, что мне и в голову не приходит отмахнуться, он пристегивает мое левое запястье к подлокотнику кресла и затягивает ленту.
– Ну, Райте, это уж слишком, – хмурюсь я. – Дружба дружбой, но связывать себя я даже жене не позволяю…
Я пытаюсь шутить, но скользкая змея уже пытается заползти обратно в глотку. Башка ее давит на легкие, мне не хватает воздуха. Я посмеялся бы, но боюсь трусливо заблеять – тогда я пойму, насколько на самом деле испуган, а к таким потрясениям я определенно не готов.
Райте затягивает вторую ленту вокруг моего правого запястья вместе с подлокотником. Гаррет берет со стола стопку белых картонок, переворачивает верхнюю и читает.
– Ладно, – кивает он своим мыслям. Смотрит на меня: – Думаю, мы готовы.
Ловлю себя на том, что машинально проверяю наручники на прочность.
– Какого хрена тут творится?
Гаррет взвешивает в руке колоду карточек.
– Мне даны весьма конкретные инструкции, Хэри. Я намерен выполнить их со всей возможной точностью, как это у меня в обычае. Признаюсь, что смысла в большинстве их я не вижу, но это, пожалуй, и необязательно. Основное требование – ты должен вполне ясно осознать свое положение.
– Тогда тебе долго придется объясняться.
Он демонстрирует полный набор белых, слишком крупных для его тощей физиономии зубов.
– Ваше превосходительство!
Райте открывает мешочек, которого я при нем прежде не видел, и вытягивает оттуда рулон блестящей сетки. Когда он разматывает ее, я понимаю, что сетка серебряная – в точности как та, которой я накрыл Ма’элКота на стадионе Победы столько лет назад.
– Ты знаешь, что это такое, Кейн? – спрашивает он.
Я пожимаю плечами. Наручники при этом врезаются в тело. Больше не буду.
Улыбка Райте похожа на лезвие.
– Ты знаешь, что я с ней намерен делать?
– Меня это должно интересовать?
Приходит очередь Райте пожимать плечами. Дышит он неровно и вообще похож на девственника, впервые увидавшего женскую грудь.
Словно матадор свой плащ, он набрасывает сетку мне на голову.
Сеть обрушивается на меня, как ведро ледяной воды, так быстро и сильно, что я не успеваю ощутить, какова она на ощупь – холодная или горячая, и судорожно хватаю ртом воздух. Я замираю, бормоча что-то нечленораздельно, и комната вспыхивает белым, словно кто-то сунул мне в череп магниевую вспышку, а потом эта сволочь такими же вспышками поджигает напалм, которым обмазаны мои ноги и спина, и я весь горю, кожа трескается, причиняя невыносимую боль, чувствую сытный запах жареного мяса и ледяное прикосновение спирта к обугленной коже…
Передо мной стоит незнакомец в алой сутане монастырского посла; лицо его похоже на замшевую маску, местами приклеенную к костям, а в иссиня-белых глазах полыхают отсветы того же пламени, что оставило на мне эти ожоги.
– Кто… – с трудом выдавливаю я. – Кто ты такой?
– Ты меня не узнаешь, Кейн? – цедит он сквозь зубы и хищно скалится.
Наклоняется ко мне, будто собирается впиться клыками в лицо. Тянет скрюченные когтистые пальцы к ребрам, задевает серебряную сетку, рубаха трет обгорелую коже, и я дергаюсь от новой боли.
Низкий злобный голос незнакомца обжигает не меньше взгляда.
– Я твой
3
– Помню… я помню… – Голос мой рвется, словно тряпица. – Помню, как проснулся… в поезде, и ты… ты…
– Очарование, наложенное на твою Оболочку. Для этого ты не обязан быть в сознании, – скрипит он с той же едкой ухмылочкой. – Твой рассудок, как и Оболочка, – всего лишь сплетение токов Силы. В тот же миг, как я сдерну с тебя сетку, шаблон Очарования наберет Силу из окружающей среды, и ты будешь любить меня как сына и доверять мне как отцу.
– Зачем… ты так… со мной?..
– Полагаю, на этот вопрос могу ответить я, – замечает Гаррет. Он пристраивает задницу на краю стола и дарит мне один их тех сочувственных взоров, которые администраторы разучивают перед зеркалом и приберегают для тех, кого собираются втоптать в дерьмо. – Но прежде чем дать ответ, я хотел бы добавить кое-что от себя. Ты мне никогда не нравился, Майклсон. Ты позор всей касты – ты всегда пользовался нашей компанией для достижения собственных целей, вместо того чтобы служить ей. Ты эгоистичен, самовлюблен и груб. Ты ставишь собственное суждение выше суждений начальства. Я знаю, что и ты меня недолюбливаешь и никогда не любил. Однако при всем этом я должен заверить тебя, что доставшаяся мне задача не принесет мне радости. Ничего
Проступивший от боли на лбу пот катится в глаза, обжигая, и лишняя капля муки чуть не сводит меня с
