– Я бы этим удовлетворился.
Томми снова покачал головой, но теперь ни в голосе, ни на лице его не было и следа веселья.
– Дело не в том, чего тебе будет довольно. А в том, чего ты хочешь.
Делианн зажмурился, глубоко вдохнул и выдохнул словами:
– Наверное, по-настоящему я хочу, чтобы ничего этого никогда не случалось. Хочу проснуться и понять, что это был лишь дурной сон…
– М-м… извини, приятель, – с искренним сочувствием промолвил Томми. – Звон в колокольчик не вернешь. Прошлое осталось в прошлом, можно изменить только свой взгляд на него. А вот будущее – оно еще не прописано, понимаешь? Ты тут недавно про справедливость болтал. Как насчет нее?
– Ты сказал, что не веришь в справедливость.
Томми пожал плечами.
– Смотря какую. Конкретнее надо быть, Подменыш, за лесом не видно деревьев. Не говори «справедливость», а скажи: «Я хочу посадить урода, который срезал мой кошелек» или «Я хочу грохнуть парня, который снасильничал мою сестренку». В это я поверю. Понимаешь? Конкретнее надо. Бывало с тобой, что так чего-то хочешь, что все на свете ради этого отдал бы?
«Я хочу быть перворожденным чародеем», – вспомнил Делианн, и внезапно на него накатила всепоглощающая невыразимая тоска.
Чародей смотрел в глаза Томми в полумраке, и четверть века будто стерла незримая рука. «Хэри Майклсон просил его не забывать», – сказала богиня в той спальне, где она вернула Кайрендал с края могилы, а потом смяла вокруг себя реальность, ступив за пределы мира…
Как изменилась его жизнь за эти годы.
– Да, – пробормотал он в ответ. – Когда-то, давным-давно, я так мечтал об одной вещи, что сотворил ради нее редкую мерзость.
– И что случилось?
Делианн опустил голову.
– Я получил что хотел. Да вышло все не так, как ожидал.
– Так всегда бывает, верно? Тут не пожалуешься. Слушай, бывало ведь с тобой такое, что все летело в тартарары круче, чем ты мог вообразить? Знаешь, когда начинается с мелочи, а потом как грянет.
– Да, – выговорил чародей сквозь комок в горле, вспоминая вымершую деревню перворожденных в восточных предгорьях Зубов Божьих – как он крался сквозь сумерки с луком в руках, как кишели черви на языке мертвого фея. Откуда мог он знать, куда приведут его несколько шагов от окраины деревни к ее середине?
– Не-е, – хмыкнув, Томми покачал головой. – Я по глазам твоим вижу, что это скверная история. Давай в другую сторону. Найди байку повеселее.
Делианн закрыл глаза.
– Я не помню веселых историй.
– Еще как знаешь, лживый ты ублюдок! Просто сейчас веселье спряталось. Подумай.
– Нет. Это… – Он беспомощно покачал головой. – Даже лучшее, что случилось в моей жизни, – мое Приятие – обратилось теперь в кошмар. Не будь я принцем дома Митондионн, я не отправился бы в тот поход, никогда не зашел бы в деревню. Я не занес бы чуму вниз по реке…
– Ты принц? – Томми искоса глянул на него.
– Странно звучит, да? Это… Не знаю. Я на это не рассчитывал. Случайно вышло.
– Вот это, должно быть, неплохая байка. Веселая местами, да?
– Думаешь? – Делианн глянул на край одеяла: машинально он скрутил его в жгут и концы намотал на кулаки. «Торронелл… боги мои, Ррони, если бы ты мог быть со мной…»
Торронелл знал бы, как превратить рассказ в брызжущую черным юмором байку. Его сухая ирония сплела бы из полынных нитей прекрасный гобелен – такой был у него дар. Ррони мог выдернуть боль из ножевой раны. А Делианну это было не дано. На самом деле его рассказ демонстрировал горькую тщету бытия – попробуй тут посмейся.
Но Томми не отводил сочувственного взгляда, и, помедлив, Делианн вздохнул тяжело.
–
Томми пожал плечами.
– Это вроде как закон гостеприимства у эльфов – извини, перворожденных, да?
Делианн отмахнулся.
– Сложная система обязательств, такая официальная и древняя, что стала почти законом природы. Она определяет, подробно и педантично, обязанности гостя по отношению к хозяину и наоборот, и гостя, наносящего ответный визит, и хозяина к гостю, явившемуся второй раз без повторного приглашения, и так далее и тому подобное, покуда не начнешь диву даваться, как только в этом не путаются на каждом шагу. Я стал принцем дома Митондионн, потому что решил, будто знаю
Он вспомнил, как вступил под своды Сердечной палаты, долгой, низкой пещеры в чреве живого дуба, служившей Живому чертогу тронной залою. Вспомнил бесконечные ряды сверкающего самоцветами перворожденного дворянства – и тишину, воцарявшуюся по мере того, как один за другим они видели истрепанные в пути одежды Делианна и скрывающий лицо капюшон Торронелла. Вспомнил, как трепетал