То, что сказал мне затем отец, изменило мою жизнь.
– Он все равно может тебя убить, – проговорил он.
Я обдумал его слова, и меня снова затрясло. Едва хватило сил поинтересоваться у отца, что же мне делать тогда.
– Делай что должен, Хэри, – ответил он. – Чтобы потом смог посмотреть в зеркало без стыда. Может, этот пацан тебя убьет. А может, и нет. Может, сегодня вечером на него упадет кирпич с крыши. А ты завтра можешь попасть в перестрелку на улице, и тебе станет не до Зубочисток. Будущее не взять к ногтю, Киллер. Ты властен только над своими действиями, и единственное, что важно – чтобы тебе потом не было стыдно. Жизнь – слишком паскудная штука, чтобы отравлять ее еще и чувством вины. Поступай так, чтобы гордиться собой, и пошли все к черту.
Слова безумца.
Но он был моим отцом. И я ему поверил.
На следующий день я пришел к Юрчаку, как обычно. Ничего тяжелей мне совершать не приходилось. И вместо того, чтобы удрать тут же, я еще поболтался пару минут, поджидая Зубочистку.
Никогда не забуду выражения на его морде.
Он уставился на меня, словно луна с неба. Он не мог осознать, что видит. Фоли был на четыре года меня старше, на сто фунтов тяжелей и еще вчера явственно видел на моем лице животный ужас. Реальность, в которой я не бежал от него с воплями, им не воспринималась.
А пока он соображал, какого хрена тут творится, я вытащил из штанины два с половиной фута латунной трубы и поиграл в гольф с его коленной чашечкой.
Зубочистка с воем повалился; примчался, матерясь, Юрчак; его ребята набросились на меня разом; я вертелся, как мельница, размахивая трубой и вереща, что если кто еще желает, то я всегда готов. Зубочистка вытащил свой ножик и попытался допрыгать на меня на здоровой ноге, но я огрел его по темени, и он упал снова, извиваясь и постанывая. Кровь забрызгала все вокруг. Наконец Юрчак исхитрился вырвать у меня трубу и врезать мне под ложечку, так что я согнулся пополам.
– Майклсон, ты, козел шизанутый, какого хера творится в твоей безмозглой говенной башке? – спросил он, переводя дух.
Когда я смог вдохнуть, то объяснил.
– Зубочистка обещал засунуть мне свой ножик в жопу, если увидит еще раз, – сказал я. – Я ему поверил.
Юрчак устроил Зубочистке допрос, в ходе которого башмак босса несколько раз надавил на разбитое колено, и Фоли, заливаясь слезами столь же горькими, как я днем раньше, наконец сознался.
– Ну это же была шутка, – хныкал он. – Мы так, придуривались…
– Да ну? – спросил я, думая: «Тебе бы в задницу такие шутки». – Ну и я тоже. Шутка, Фоли. Не обижайся.
Вот тут Юрчак повернулся ко мне, взвешивая в ладони обрезок трубы.
– Не скажу, что ты зря на него наехал, – грустно признался он, как бы заранее извиняясь за будущие побои. – Но и спустить тебе такое я не могу. Ты знаешь правила, Майклсон: если двое моих ребят повздорят, они обращаются ко мне.
Все, что мог сделать со мной Юрчак, пугало меня куда меньше, чем встреча с Зубочисткой. Поэтому я глянул ему в глаза и спросил:
– А я что сделал?
Он подумал немного. Потом кивнул.
– Да, пожалуй, ты мог ему и мозги вышибить. Только зачем трубой-то, малыш? Чо ты мне не сказал?
– Мое слово против его? – спросил я. – А ты бы поверил?
Он не ответил. И так было ясно.
– Труба, – объяснил я, – это для серьезности.
Я проработал на Юрчака почти год, прежде чем он наступил на мозоль не тому парню и не попал под ярмо. Банду разогнали социки, но Зубочистка к этому времени уже, как говорится, не создавал проблемы. Медтехничка в госпитале для рабочих района Миссии так увлеклась, собирая по кусочкам его коленный сустав, что не заметила капельного внутричерепного кровотечения. В три часа следующего утра Зубочистка покинул наш грешный мир.
Зубочистка Фоли оказался первым, кого я убил. Нечаянно, просто так вышло. Я треснул его по башке, и через несколько часов он умер. Как говорят кейнисты, звон назад в колокольчик не загонишь. Да и не больно-то хотелось.
Господи, силен я был в молодости.
Что со мной сталось?
4
Перед глазами стоит проклятая статуя. «Давид». Чем больше думаю, тем яснее становится жуткая логика. Давид, в конце концов, был возлюбленным чадом господа, отпавшим от благодати…
Из-за женщины.
Невеликая тайна, что Тан’элКот всегда ко мне неровно дышал.
Ничего сексуального – я почти уверен, что похоть, вместе с едой и сном, относилась к числу тех вещей,
