Наконец Райте встал на четвереньки.
– Лезь, – приказал он, махнув рукой.
Медленно, еще задыхаясь, Кейн взгромоздился ему на спину, набросив цепь кандалов на плечи.
– Какого, – прохрипел он, когда дар речи вернулся к нему, – черта?
Райте изобразил улыбку, теплую, как стекавшая по ногам кровь.
– Я передумал.
10
Он волочет меня по узким петляющим переулкам, покуда артиллерия рушит все вокруг. Кровь хлещет из него ручьем, но все темная – должно быть, артерии не задеты. Может, он и переживет этот день.
Если не будет делать глупостей. Например, не станет волочь на спине старого калеку.
Он уже задыхается, его пьяно мотает. Такими темпами мы до Зала суда не доберемся. Даже до общественной уборной не доберемся, чтобы спрятаться в катакомбах – трубы вокруг фонтана забиты обломками, ближайший – у подножия Рыцарского моста, у самого Зала суда.
– Мы не доползем! – ору я ему в ухо. – Скажи Делианну, пусть тащит свою дурную задницу под землю!
Райте с мрачным упорством ковыляет вперед.
– Я.. не могу… думать… и бежать… одновременно. Без Веры… осталось одно звено… которое создал сам Делианн…
Впереди я вижу выбитую прямым попаданием витрину: зияющая дыра зовет нас во тьму.
– Туда! Пошел! Может, там есть подвал!
Монах качает головой, пытаясь свернуть, но я перехватываю руки, беру его глотку в «сонный захват».
– Давай, или я придушу тебя, и мы оба сдохнем посреди улицы!
Он подчиняется, не пытаясь сопротивляться, и тащит меня в разрушенный дом. Похоже, раньше тут была аптека. В дверях валяется груда рубленого мяса с человека весом, кровавый след на полу ведет по коридору и кончается у трупа старухи. Похоже, она пыталась доползти до распахнутых дверей квартиры.
– Опусти меня.
Райте пялился на окровавленный пол.
– Сюда?
– Да! Малыш, это всего лишь кровь.
Он кивает и опускает меня у стены, чтобы я мог сесть, опершись на нее. Похоже, он собирается что-то сказать, но миг спустя просто приваливается к стене и соскальзывает по ней.
– Давай, – командую я. – Поговори с Делианном. Скажи, пусть кончает трахать долбаные штурмкатера и драпает в катакомбы!
Глаза монаха на миг стекленеют, потом он качает головой.
– Он отказывается.
– Он должен! Скажи ему, что он до…
– Он не станет. Сила богини обуяла его, и он сражается ради всех нас. В пещерах он станет бессилен.
– Скажи ему про бомбу! – рычу я, впиваясь пальцами в плечо монаха. Он пытается вырваться – сейчас, размечтался! Ниже пояса я, может, и вышел из формы, но хватка у меня до сих пор как тиски. – Долбаную нейтронную бомбу! Если он останется, все впустую – мы с тем же успехом могли отдать клятый меч и разойтись по домам! Какого хрена может поделать его богиня с нейтронной бомбой?!
– Он говорит… – хрипло шепчет Райте. – Говорит…
Голос его угасает. Лицо судорожно передергивается, глаза стекленеют напрочь. Я встряхиваю его снова и снова, хватаю за подбородок, поворачиваю к себе.
– Скажи ему, Райте! Скажи, блин, передай… – Но я понимаю, что монах не слышит меня. Руки мои беспомощно опускаются, и цепь кандалов звенит далеким металлическим смехом. – Скажи, что хоть один из тех, кого я люблю, должен пережить все это, – тихонько заканчиваю я.
Но Райте лишь пялится невидящим глазами в незримую даль.
11
В пятнадцати милях от города колдовское чувство, принадлежавшее телу Ма’элКота, передало слепому богу ощущение внезапного вихря Силы: струйка энергии превратилась в волну, а та – в водоворот, поглотивший небо.
Слепой бог бросил тело Ма’элКота к лимузину, заставив забарабанить кулаками в посеребренные окна. Тварь не могла ждать, покуда знание просочится извилистыми путями ее составного мозга.
– Девчонка! Стимулянт!.. Инъекцию!.. Тряхните ее!
12
Богиня ощущала, как сыплются на землю сотни бомбочек, опустившихся уже так низко, что гордые орлы
