было тесное, переполненное гетто, набитое перворожденными, камнеплетами, древолазами, огриллонами и их родичами-великанами, что пытались заработать на хлеб по окраинам столицы, продавая хозяевам-людям силу и мастерство, теряя себя в дурмане и выпивке, огрызаясь и уничтожая друг друга, словно крысы в битком набитой клетке.
В те, прошлые дни стражники-люди наводили порядок не иначе как отрядами по пятеро, заработав себе жестокостью и щедрым использованием окованных железом дубинок кличку «головоломы»; теперь, похоже, пятерки головоломов сменились парами, причем один в паре всегда был человеком, а второй – нелюдем, обычно перворожденным или камнеплетом. Люди носили черные с серебром мундиры, нелюди – алые с золотом. Делианну они попадались на глаза постоянно: проталкивались сквозь толпу, разводили драчунов, останавливали споры, прокладывали дорогу каретам богачей. Только головой оставалось покачать…
Двадцать лет назад надеть эти цвета значило объявить о своей принадлежности к одной из двух могущественных банд Лабиринта, фейсам или подданным Канта. Но тогда ни одна из банд не брала под свое крыло Город Чужаков, и уж во всяком случае фейсы нелюдей не привечали. Кроме того, это были именно
Само гетто выросло в размерах втрое, когда не вчетверо, расползаясь словно плесень; сейчас, ночью, оно распускалось венериной мухоловкой, источая опасно притягательный сладкий аромат. На мокрой мостовой играли грязные радуги, свет бессчетных цветных фонарей разбивался о булыжник, и вывески на приземистых тавернах и игорных домах мерцали яркими огнями. Вывески объявляли, какие удовольствия можно найти под этими крышами. Игры – от простых костей и рулетки до петушиных боев, борьбы с медведем и гладиаторских боев между разными расами, от хумансов и Первого народа до огриллонов. Еда – от деликатесных импортных крылышек тофальмо до каши с острым шпиком, плати и жри до отвала. Напитки – от дрянной сивухи до тиннаранского бренди. Наркотики – от простого паленого рита до экзотических порошков, способных самые потаенные фантазии сделать ощутимыми ясно, как соринку в глазу. Шлюхи – на любой вкус, любого опыта, возраста, пола, ориентации и видовой принадлежности, от томной педерастии до извращений, цена на которые включает помощь врача сразу по завершении акта.
Двадцать лет назад, чтобы найти в Городе Чужаков нечто такое, чего не сыщешь в другом месте, – незаконное, или соблазнительно опасное, или просто слишком мерзостное, чтобы обрести широкую популярность, – следовало отправляться в заведение под вывеской «Экзотическая любовь», что почти на самой Дворянской. На первый взгляд «Любовь» казалась маленьким, хорошо обставленным борделем для узкого круга завсегдатаев; но, войдя в этот круг, показав себя достойным доверия, – иными словами, к тому моменту, когда владелец заведения получал достаточно пригодных для шантажа улик, чтобы посетитель пискнуть без разрешения не смел, – можно было получить доступ в мир в буквальном смысле слова неограниченных чувственных возможностей. В «Экзотической любви» невозможного не существовало – только дорогостоящее.
Но теперь, похоже, весь Город Чужаков преобразился в базарный вариант «Экзотической любви», и отыскать в нем само заведение было совершенно невероятно. Делианн стоял посреди улицы, тупо взирая на вывеску грибоведа, занявшего домик на Дворянской, механически перечитывая список выставленных на продажу возбуждающих, дурманных или галюциногенных спор: бесплодный самообман, конечно, попытка отложить на пару секунд тот миг, когда понимаешь, что понятия не имеешь, что делать теперь.
Он зашел так далеко…
Легкие пальцы скользнули по его ребрам – там, где перворожденные обычно носят кошельки. Рука Делианна устремилась им навстречу неуловимо быстро, чтобы выволочь хозяина этих пальцев на обочину перед перворожденным. Грязное людское дитя.
– Извини, фей, спотыкнулся я, – торопливо выпалил мальчишка.
– Это заведение… – мрачно промолвил Делианн. – Оно когда-то называлось «Экзотическая любовь». Что с ним случилось?
Мальчишка выпучил глаза, потом хитро прищурился.
– Эй, я по этим нотам не пою, зато есть у меня сестренка, ей одиннадцать, ничего еще не делала, ну разве пару раз отсосала…
– Я спрашивал не об этом.
– Ну ладно-ладно, правду сказать, тринадцать ей, только…
Делианн тряхнул его. Сильно.
– «Экзотическая любовь», – повторил он.
Мальчишка закатил глаза и внезапно завизжал что было сил:
– Косоглазый! Косоглазый! Спасите меня от этого долбаного кейниста!
Он попытался пнуть Делианна в лодыжку – слушать его вопли было больнее – и как-то вывернулся из пальцев, чтобы ринуться прочь и раствориться в толпе, разглядывающей перворожденного с нарастающей враждебностью. Кое-то ругался вполголоса, но только один взялся выразить всеобщее мнение:
– Урод косоглазый!.. Хочешь оттрахать мальчонку, так плати, как
Дело могло кончиться плохо – судя по виду, многие из зевак только рады были бы попинать прохожего, и никто не в состоянии был, глядя на изможденного, оборванного перворожденного, осознать, насколько опасной может стать подобная попытка, но тут сквозь толпу протолкался рослый мужчина в черной с серебром кольчужной рубашке, а за ним плечистая камнеплетка в юбке из алой с золотом парчи.
– Все-все, разошлись, – устало повторяла камнеплетка, по дороге наступая на мозоли, поддавая под дых и время от времени отпихивая с дороги самых наглых. Короткие руки бугрились мускулами, точно корни болотных кипарисов; если она кого-то толкала, тот улетал. – Разойдитесь. Шевелись! Да, ты, ты, козел! Пошли!
К Делианну подошел человек и смерил перворожденного холодным взглядом.
– Что за дела, леший? Беды ищешь? Если что, так мы уже пришли.
– Я ищу, – неторопливо проговорил Делианн, – фею, которая держала здесь веселый дом.
