владеть. Бесконечно долго. Вечно. Всегда.
Возможно, она уже никогда не будет ему доверять, но, может, ему удастся уговорить ее выслушать его, чтобы он мог обстоятельно и честно объяснить свою миссию. И, видит Бог, он хотел ее соблазнить.
Ему до боли в сердце хотелось ощутить терпкий вкус ее податливых губ. Увидеть мягкую белизну ее лица и тела, залитого бледным лунным светом. Ощутить ее трепет, когда они наконец соединятся.
Зарывшись лицом все мягкие волосы, он не смог сдержать стона томления, вырвавшегося из груди. И его голову наполнил запах цитрусовых, Света и жара.
— Боже, Лиззй, как я соскучился по тебе! Как я хочу тебя! Как ты нужна мне! Ты пахнешь солнечным светом.
— А ты — рыбой.
Отстранившись на короткий миг, он ловким движением сорвал с себя шерстяной свитер и хлопчатобумажную рубашку и бросил на сырой сланцевый пол. Потом взял ее за запястье и прижал ее прохладную ладонь к своей груди, чтобы ощутить электрический разряд ее прикосновения.
— Так ведь я ловил рыбу, разве нет? — Он понизил голос до сиплого шепота. — Поэтому и пропах океаном, песком и рыбой. Теперь, когда ты снова уловишь этот запах, ты вспомнишь этот момент и то, как сильно я хотел тебя. Будешь вспоминать, как я тебя целовал. Как касался тебя. Как поднял твои юбки. — Он сопровождал свои слова действиями, собрав ткань в кулак. — Как коснулся твоей мягкой плоти руками и как попросил раздвинуть для меня ноги, Лиззи, чтобы я мог к тебе прикоснуться. Ты будешь вспоминать, как сильно я хотел тебя. Как сильно ты была нужна мне.
Она попыталась попятиться от него, бросая искоса взгляды на дверь, но он не выпускал ее из своих рук. Не мог. Ее дыхание стало поверхностным — наверное, от страха: он быстро терял выдержку — и еще от восторга предвкушения. Он не забыл, как его слова возбуждали ее. Мало-помалу наступая, он оттеснил ее к Стене.
— Бежать некуда, Лиззи. — Он крепко держал ее за юбки, хрипло шепча ей в ухо. — Я скучал по тебе. Господи, как же мне не хватало тебя!
— Нет, не скучал. Ты бросил меня, — прошелестели ее слова, когда она, упершись ему в грудь, пыталась оттолкнуть его, но лишь дала ему возможность лучше видеть ее маленькую грудь и ощутила животом твердость его возбуждения.
В своем воображении он тотчас нарисовал ее такой, какой она была в тот летний день много лет назад. В пятнах солнечного света на голой коже, с розовыми твердыми сосками. Ему всегда хотелось узнать, какая она на вкус.
Он ждал, и ожидание это было не напрасным. Он прижал ее к стене и прильнул губами к ямке у основания ее шеи. Он чувствовал лихорадочное биение сердца и пьянящий лимонный привкус ее теплой кожи. Покусывая чувствительную жилку на шее, он проложил тропинку к ее уху.
— Нет, — задохнулась она. — Я не позволю тебе. Я не позволю тебе соблазнить меня, чтобы…
И внезапно умолкла, ахнув, когда он укусил ее чуточку сильнее, чтобы остался след. Пометил как свою. Свою, и ничью больше.
— И что тогда ты позволишь мне сделать, Лиззи? — Он чуть отстранился и заглянул прямо в глубины ее зеленых глаз. — Если не хочешь быть соблазненной, как тогда насчет утонченного применения… строгости? Чтобы тебя отпустило? Я не забыл, как ты любила, когда я отправлял тебя по волнам желания стремительным шлюпом, идущим задраенным в крутой бейдевинд. Как давно это было, но я не забыл, Лиззи. И я хочу тебя. Я хочу свою жену.
— Я не твоя жена. Тебя нет, ты мертв. Я вдова.
Она повторила эти слова скорее для себя чем для него.
— Мертв? — промурлыкал он ей в ухо. — Если я мертв, тогда скажи на милость, что это? — И уперся ладонями в стену по обе стороны от ее головы, давая почувствовать свою тяжесть. — Лиззи, не мучай меня. Господи, как же хорошо с тобой!
У нее оборвалось дыхание и закрылись глаза. Ее грудь лихорадочно поднималась и опускалась, с каждым движением обостряя его желание. Он провел твердой ладонью по округлости ее груди к остроконечной вершинке. Ее ответный вздох удовольствия определил его курс.
— Ага, значит, строгость и сдержанность.
И, видит Бог, ему понадобится вся сила воли, чтобы быть сдержанным. Его руки почти дрожали от усилий, которые он предпринимал, чтобы не спешить, держать свою страсть в узде.
При виде ее молчаливого соучастия, когда неторопливо взял в руки ее фарфоровые запястья, он ощутил особое блаженство. С исключительной осторожностью, медленно и неумолимо он отвел ей руки за спину и легонько потянул вниз, чтобы отвести назад ее плечи и наклонить голову к груди. Языком и губами он ласкал ее сквозь платье, даря наслаждение, пока она не начала изгибаться, исторгая тихие звуки нетерпения. Пока его рот скользил по изящному глянцу ее шеи, его руки распустили горловину платья.
— Открой рот, Лиззи. Я хочу почувствовать твой вкус.
Он даже не счел нужным скрыть в голосе муку желания.
Лиззи закрыла глаза, в то время как ее губы приоткрылись; он примкнул к ее губам в поцелуе, разжигая в себе плотское желание.
— Покажи мне свою грудь, Лиззи, — взмолился он, хотя уже развязал тесемки выреза ее платья и сорочки. — Сползшая вниз одежда обездвижила ее руки, прижав к бокам. — Позволь мне…
«Дать то, что тебе нужно. Дай коснуться тебя, дай возжелать тебя и забыться в тебе».
Он накрыл ее грудь ладонями, легонько потягивая чувствительные вершинки, а потом провел по ним совсем не нежно мозолистыми пальцами. Когда она безвольно прижалась к его ладоням, он просунул колено ей между бедер и поднял, оторвав от пола. Даже сквозь грубую шерсть штанов он чувствовал жар ее плоти. Продолжая ласкать и гладить ее совершенную грудь, он изнывал от желания ощутить ее вкус и запах. Сидя на его колене, она крепко сжимала бедра поисках наслаждения. Когда ее дыхание стало неровным, он понял, что не в состоянии больше ждать ни мгновения и готов сделать ее своей.
Он опустил ногу, и Лиззи отчаянно воспротивилась. Он ответил на ее мольбу неистовым поцелуем и, навалившись на нее всем весом, вскинул вверх ее юбки.
И тогда его руки пришли в движение. Пальцы нашли складки ее лона и стали готовить его для обладания. Подавив невольный стон, он закрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало его от слепящего удовольствия к ней прикасаться.
Она отвечала на прикосновения его рук движениями тела, желая большего, нуждаясь в большем.
Марлоу отпустил ее, чтобы расстегнуться.
— Тебе нравится, Лиззи, когда я беру тебя так, правда? Когда у тебя нет выбора и ничего другого не остается, кроме как чувствовать. — Он освободил свою плоть и коснулся Лиззи кончиком. — Чувствуешь, как твое тело реагирует на мои прикосновения и готово исполнить мою просьбу? Как ты чувствуешь себя теперь, когда готова и хочешь мне отдаться?
В ответ она ахнула, как от боли, и он испытал пронзительный момент хищного триумфа. Она принадлежала ему. Он мог овладеть ею и любить.
— Раздвинь для меня ножки, Лиззи. Шире. Прими меня.
Все, что она могла сделать в ответ, — это подать вперед бедра. Но этого оказалось более чем достаточно. Быстрым движением он тут же ею завладел.
— Да, Джейми, — ахнула она ему в ухо. — Да.
Да. Наконец-то.
И все вокруг исчезло, кроме нее. Кирпич стен, стекло крыши, земля, звезды, луна — все пропало, осталась лишь одна она. Только ее жар и ее страсть. Ее тело, в тепло и свет которого он погрузился. Он тонул в шелковистости ее волос, нежности ее восхитительной пульсирующей плоти, плотно сжимавшей его плоть. Он пил ее и не мог напиться. Он крепко стиснул ее, и когда, скользнув открытым ртом по его плечу, она куснула его, он потерял над собой всякий контроль.
Его потрясло наслаждение такой силы, что подогнулись колени. Если бы он не держался за ее шею, погрузив лицо в роскошь густых волос, то наверняка рухнул бы на пол.
Отстранившись, Марлоу прислонился лбом к стене, стараясь восстановить дыхание.
Он провел ладонью по ее щеке и смахнул со лба спутанные волосы. Она ему нравилась такая.
