осталось от него после взрыва народовольческой бомбы на набережной Екатерининского канала.
Места, где были убиты другие самодержцы, ничем особенно не выделяются, а на месте, где разорвало Александра Второго, сегодня стоит похожий на мечеть православный Спас-на-Крови. Вокруг бродят японские туристы.
То, что присоединил к России Александр, сумели удержать те, кто расстрелял Александрова внука. Всадники комдива Фрунзе вырезали самаркандских басмачей, вывесили на бухарских минаретах красные флаги и подумывали, не сходить ли им походом на британскую Индию.
Сгнивший скелет комдива лежит у Кремлевской стены, которую собирался штурмом взять самаркандский эмир. Вернее, не весь скелет, а то, что осталось от него, после того, как сам комдив был зарезан сталинскими хирургами.
Так все и происходит. Все жили вовсе не долго и не очень счастливо, а потом умерли.
Где лежат скелеты, тех, кого вели в бой эмиры, самодержцы и наркомы, сказать трудно. Надгробий не сохранилось. Где будет лежать мой личный скелет — об этом я пока не думал… а где будет лежать ваш?., сыщется ли и для него свободное место?., скелеты усеяли землю, чуть копни — тут же заденешь чей-нибудь череп… в самом причудливом месте — самый причудливый череп.
Черепа выпускников Оксфорда лежат в индийских джунглях… черепа воронежских крестьян — в предгорьях Тянь-Шаня… черепа солдат микадо — на пляжах Полинезии… те самые черепа, которые с таким трудом разверзали ложесна матерей… внутри которых рождались миры… теперь это просто черепа… словно кто-то удачно щелкнул кием, и бильярдные шары раскатились по свету… Спроси их: ребята, что ж вас сюда занесло?… Промолчат, не дадут ответа.
Империи рушатся, как зубы в хорошей драке. В тех краях, откуда я столь позорно бежал, их успело возникнуть и развалиться не меньше дюжины.
Падение последней я видел своими глазами. Теми самыми глазами, которые закрыл в момент, когда транспортный борт российского МЧС оторвался от битком набитой черепами земли Средней Азии.
Западный Берлин, 1990 год.
Свой первый в жизни загранпаспорт я потерял. Страна не обиделась на меня за это и выдала новый.
Если бы я не потерял его, то смог бы показать вам фотографию себя, девятнадцатилетнего, в модной рубашке, а также отметку убытия: аэропорт «Шёнефельд», Германская Демократическая Республика, 4 октября 1990 года.
В этот день две Германии сплелись в эдиповом поцелуе: откормленный сосисками Запад по самые тощие ребра вонзился в тощую Восточную сестру, и с карты Европы исчезли два государства, а вместо них появилось одно.
Для меня этот день начался с того, что я долго блевал в туалете берлинской подружки, а закончился так, что я и до сих пор не берусь об этом вспоминать.
Тысяча девятьсот девяностый год нашей эры был серым и унылым годом. Единственное развлечение: включить телевизор и посмотреть шоу репортера Невзорова, в котором он демонстрирует насквозь пробитые ломом человеческие головы и то, что в бутылке молока нашли использованный презерватив.
На автобусных остановках в том году появились люди, собиравшие окурки. Вы выходите подождать транспорт, закуриваете, видите, что из-за поворота появился ваш автобус, и выкидываете едва прикуренную сигарету… а эти типы бросаются вам под ноги и подбирают ее.
Сигареты в 1990-м продавались по карточкам. Точно так же, как сахар, водка и много чего еще. Меня это не касалось. Я курил «Marlboro» в красной упаковке, носил кроссовки «New Balance» и отлично себя чувствовал.
Я был фарцовщиком: парнем, меняющим сувениры иностранным туристам на возможность не отоваривать талоны в советских магазинах.
В том году огромное число советских парней занимались тем же, чем я. Милиция по-прежнему боролась с фарцовщиками… кого-то даже сажали в тюрьму… но остановить процесс было невозможно.
Одним из немногих товаров, еще имевшихся в советских магазинах, были зеленые водоросли, расфасованные в маленькие металлические баночки. На боку таких баночек была нарисована рыба. Ну, то есть вы понимаете, да? Баночки были точно такие же, как баночки с черной икрой, но стоили меньше трех центов, а читать кириллические буквы иностранцы все равно не умели.
Знавал я умельцев, торговавших водорослями почти в промышленных масштабах. Раз в неделю «Жигули» с целым багажником баночек приезжали в Петропавловскую крепость. Гуляющие по крепости иностранцы теряли голову: black caviar! no $3 за банку! демпинг, мазефака!
Багажник разлетался меньше чем за полчаса. От пятисот до полутора тысяч долларов чистой прибыли. Фантастические деньги в умирающей от голода стране. Единственная проблема: никто не знал, зачем они нужны, эти иностранные деньги.
Быть арестованным с долларами в кармане… в ту пору это было все равно, что быть арестованным с мужиком в постели… и то и другое значило надолго сесть в тюрьму. Поэтому до открытия первого гей-клаба в Петербурге оставалось еще четыре года, а брать доллары от иностранцев мне было немного страшно.
Компаньоном в моем личном бизнесе был молодой человек, полуармянского, полуеврейского происхождения, который к тому же еще и родился не в Ленинграде, а в Лондоне, в семье, если не ошибаюсь, советского торгпреда.
Компаньон говорил, что по иностранным законам все, кто родился в Соединенном Королевстве, независимо от национальности, имеют право на британское гражданство. И что, может быть, он со временем уедет жить в Лондон. Я советовал ему эмигрировать в Ереван.
Мы долго присматривались друг к другу. Сошлись на почве музыки. Я рассказал ему про группу «The Cure», а он дал мне послушать альбом Стинга «Nothing Like The Sun». Про тот альбом, и про Стинга вообще, парень знал много подробностей… например, из-за чего именно от певца ушла жена и сколько времени после этого тот пил… слушая его, я видел, что парень понимает бизнес правильно… так же, как я. То есть что деньги нужны, чтобы скупить все кассеты на свете и влезть в такие же джинсы, как у любимого исполнителя… а больше они ни за чем не нужны.
По-английски дольщик разговаривал лучше, чем по-русски. Это и было нашим главным оружием.
Традиционные фарцовщики бросались к группе и так испуганных иностранных туристов с перекошенными харями и шипели: «Ченч ё мани, мистер! Ченч, блядь, ё мани, осел нерусский! Аи вонт бай ё джекет, мистер! Дам гуд прайс!».
Представьте, насколько выгоднее смотрелись мы, красавцы, когда дольщик как бы невзначай, на образцовом английском, заговаривал, скажем, о погоде и… как вам наш город?., кстати, вы в курсе, что в доме, мимо которого мы идем, был убит Григорий Распутин?., да! да!., а за углом — Иван Грозный!., сегодня мне как раз некуда спешить, хотите покажу?
Чтобы не подпадать под действие статьи УК о незаконных валютных операциях, мы практиковали натуральный обмен. Выменивали джинсы и тишотки на красные флаги, футболки с Gorby, лакированные шкатулки, оренбургские пуховые платки и лицензионные советские пластинки Пола Маккартни.
Советское военное обмундирование было тогда в моде. Каждый американец, посетивший агонизирующую Империю зла, мечтал привезти домой армейский китель или хотя бы ушанку с кокардой.
В Военторге на Невском обмундирование продавали только по предъявлению офицерских Документов. Поэтому за военную мы выдавали в основном униформу учащихся ПТУ или железнодорожников.
Технология проста: берете любую куртку, более или менее напоминающую военную, крепите на нее погоны с буквами СА (Советская Армия), на рукава шьете шевроны (чем больше и аляповатее, тем лучше), а на место медалей пришпиливаете несколько значков с Лениным. Стоил такой китель-мутант ровно два «Левайса» или одни кроссовки «Reebok». Торг неуместен.
Всего через год эта мода среди американцев прошла. Но к тому моменту мой шкаф был забит джинсами и модной обувью на годы вперед. Правда, выходить во всем этом на улицу можно было не всегда, а только изредка.
Модно одеваться в тогдашнем СССР было опасно. Одного моего знакомого убили, всего лишь чтобы