Новости меня не радовали. Чтобы попасть в Мачу-Пикчу, я сделал здоровенный крюк и потратил целую кучу денег, которых, между прочим, и так осталось немного. И вот теперь выяснялось, что ни в какой Мачу- Пикчу попасть мне все равно не светит. Я вытащил из кармана сигареты и долго пытался прикурить.
Затерянный город был открыт почти сто лет назад американским археологом Бингхемом. Окрестности Куско в то время практически не были исследованы. Для гробокопателей здесь было настоящее раздолье. Американец бродил по горам, ночевал в руинах, общался с местными и в конце концов (точно так же как и я) потратил все взятые с собой бабки. Пора было возвращаться, но буквально за день до отъезда он разговорился с индейским мальчиком. Тот уверял, что неподалеку от их деревни лежит совершенно невиданная штука: целый необитаемый город.
Бингхем спросил, за какую сумму мальчишка согласился бы его туда проводить? Тот ответил, что одного перуанского соль (восемь русских рублей) было бы достаточно. Названная сумма была уплачена, и следующим утром они отправились в путь. А еще спустя сутки американец первым из белых людей увидел Мачу-Пикчу. Затерянный город инков.
Что именно ему удалось открыть – об этом историки спорят и до сих пор. Отвесная скала. У ее подножия выстроены дома. Их деревянные крыши давно сгнили, но каменные стены сохранились отлично. Храмы, дворцы, жилые дома, мастерские, склады, водопровод – все работает. Плюс сто пятьдесят женских могил, включая богатое захоронение умершей от сифилиса верховной жрицы. Вроде бы – живи да радуйся. Но четыреста лет назад жители последний раз прибрались в своих домах, заперли двери, построились в колонны, ушли отсюда, – и исчезли.
Все, что родилось в нашем мире, рано или поздно должно будет умереть. Мне казалось, что если я приеду в этот Мачу-Пикчу и собственными ногами пройдусь по его мертвым улицам, то смогу лучше понять, почему, черт возьми, все происходит именно так. Почему вместо долгой жизни жители Мачу-Пикчу предпочли непонятную смерть. Однако по всему было видать, что из затеи ничего не выйдет.
Пока мы разговаривали с толстым туроператором, снаружи послышался звон стекла. Из-за поворота выбежала группка молодых людей. На лица у них были повязаны платки. Они подлетели к стоявшему на перекрестке полицейскому, повалили его на землю и стали избивать ногами и палками. Несколько парней стали швырять камни в витрины и бить лобовые стекла в припаркованных автомобилях. Странно, но окружающие почти не обращали внимания. Старички в кафе продолжали невозмутимо хлебать чай из листьев коки. Индейские женщины спокойно жарили кукурузу.
Наконец революционеры плюнули на полицейского, побросали палки и исчезли за углом. На улице опять стало тихо. Дождавшись, пока я снова на него посмотрю, усатый сеньор продолжал:
– Так вот я и говорю: попасть в затерянный город у вас пока что не получится...
4
Тем не менее сеньор все-таки продал мне билет на рейсовый автобус, который следующим утром уезжал из города. Отправлялся автобус не совсем туда, куда я планировал уехать, но из Куско нужно было по-любому валить.
До автовокзала я шел пешком. Накануне, уже засыпая, я слышал взрывы и довольно оживленную стрельбу. Зато теперь, после беспокойной ночи, город был тих и пуст. Стеклянные витрины были укрыты ставнями и заперты металлическими засовами толщиной с руку. Изредка попадались полицейские. Ходить по одному они не рисковали, а набивались в грузовики сразу человек по десять – двенадцать, выставляли наружу дула винтовок и автоматов и в таком виде колесили по проспектам. Увидев меня, каждый раз напрягались и что-то кричали, но, разглядев белое лицо, начинали улыбаться и проезжали мимо.
Я тоже улыбался в ответ. Хотя настроение было так себе. Какой день подряд я просыпался от мысли, что, наверное, скоро умру. Или, пусть даже не очень скоро, но умру обязательно. А перед этим будет еще старость: время, когда я стану смешным, нелепым, не таким, каким хотел бы быть. Эти мысли сводили меня с ума.
Автобус был на месте и, как ни странно, отправился четко по расписанию. Народу в салоне было немного. Сперва мы долго ехали по городским окраинам. Водитель перепуганно озирался и если видел впереди толпу, то сразу же сворачивал в переулок. Кварталы выглядели запущенно даже по перуанским меркам. В бетонных коробках без окон жило сразу по несколько сотен семей. Согласно древним мифам, когда-то на этих склонах родился бог солнца. Но сегодня солнцу было стыдно освещать дыру, в которую превратилась его малая родина.
Обслуживала маршрут целая бригада: водитель, штурман, пара ребят в салоне. Пассажиров со стороны они не брали: только на станциях и только по заранее купленным билетам. В одном месте автобус притормозил на светофоре, и на штурм тут же бросилась целая стая шустрых, как макаки, горцев. Зазвенело разбитое стекло. Парни из автобусной команды действовали слаженно: быстро отбились, и мы поехали дальше.
Как только выбрались из города, водитель сразу поддал газку. С собой в эту поездку я набрал кучу путеводителей и плюс Библию. От путеводителей уже тошнило, так что из рюкзака я вытащил толстую книжку в кожаной обложке. С тех пор как мой самолет улетел из Петербурга, я уже успел прочитать книгу пророка Исайи, а потом еще и книгу пророка Иеремии. Обе мне очень понравились. После Иеремии шел пророк Иезекииль, но его я пропустил и перешел сразу к книге пророка Даниила. Тот как раз рассказывал про свой сон: во сне пророк видел животных.
Сперва (говорил Даниил) он видел льва с орлиными крыльями. Этот сон означал, что вскоре на свете возникнет грозная империя. Однако просуществует она недолго: во сне пророка лев исчез и его место занял медведь, поднявшийся на дыбы. Этот зверь также символизировал грозное царство, но и оно не просуществует вечно: на смену медведю придет леопард с четырьмя головами. Вот уж это царство будет воистину грозным, но и оно падет. Четвертым зверем было создание грозное и ужасное, мощное, с железными зубами и десятью рогами. Стоит ли уточнять, что и это видение означало империю, которая явится, объявит, будто простоит вечно, но вскоре исчезнет без следа?
Иногда автобус делал остановки. Я вылезал наружу, выкуривал сигарету. Ламы с грязной шерстью ощипывали кусты. В пыли ковырялись шустрые черноволосые поросята. Что именно имеет в виду пророк Даниил, понимал я отлично. Всем нам, людям, кажется, будто на свете есть что-то вечное. То, ради чего и стоило создавать мир. Но на самом деле ничего вечного на свете не бывает и все, что родилось, рано или поздно умрет. Какими бы грозными ни казались львы, медведи, леопарды и рогатые чудища, придет момент, когда от них не останется вообще ничего.
К обеду мы доехали до древней индейской крепости Писак. Рядом с остановкой индейцы торговали кукурузой и амулетами. На обочине играли дети. Одна совсем маленькая девочка сидела, свесив ножки с края дороги. Под ее подошвами был приблизительно километр отвесного склона. Мне было не по себе даже смотреть в девочкину сторону, а вот ее родители ничего – не обращали внимания. На склонах гор виднелись остатки старинных стен. Последние лет пятьсот их не реставрировали. Стены обветшали и заросли кактусами. Но даже в таком виде смотрелись они все равно роскошно.
Я хотел бы родиться чуть раньше или чуть позже. Так, чтобы впереди было хоть что-то. Но родился я как раз в тот момент, когда мир очередной раз издох. Сколько их было, этих животных из сна? На протяжении человеческой истории умерло множество империй, так что смерть еще одной большой роли не сыграет. Наверное, не сыграет... Если не принимать во внимание, что в империи, которая развалилась последней, родился я.
Можно утешать себя и говорить, что ничего страшного не случилось: СССР всего-навсего разделил судьбу Египта, Ассирии, Вавилона, Рима, Византии и инков. Был империей, а стал историей – туда ему и дорога. Вскоре так же рухнут США и Китай, но зато появятся какие-то новые звери из сна, и все повторится снова и снова. Однако с тех пор, как умер мой собственный красный Рейх, не до конца живым чувствую себя и я сам. Даже нынешнюю поездку вокруг планеты я затеял, лишь чтобы посмотреть: что именно уцелело от предыдущих миров? Мне хотелось провести инвентаризацию и попробовать угадать: что же тысячелетия спустя останется от нашего мира?
Выяснилось, что не останется ничего. Точно так же, как почти ничего не осталось от Египта, Ассирии, Вавилона, Рима, Византии и инков. Завтра – темно и безнадежно. То есть жить в общем-то и незачем.
Я убрал Библию в рюкзак и немного поспал. Когда проснулся, за окном были все те же горы. Утренние мысли о смерти немного отпустили, но не было никаких сомнений, что завтра прямо спозаранку они вернутся опять.
