Порешив на этом, они прошли садом и приблизились к воротам, которые, по уверениям Жиральды, должны были быть открыты. Так оно и оказалось – даже щеколды не были задвинуты.
– Стоило после этого карабкаться на стену, – заметил Сервантес. – Ведь мы могли войти сюда по- людски!
– Откуда же нам было знать, – отозвался Эль Тореро.
– Да, верно. И вот еще что, друг мой: когда я думаю обо всех этих богатствах, любовно собранных здесь и брошенных теперь на милость первого встречного бродяги, которому стоит только из чистого любопытства толкнуть дверь, я невольно прихожу к выводу, что, по-видимому, знатная дама, владелица этого изумительного жилища, или немыслимо беззаботна, или сказочно богата.
Под влиянием подобных размышлений славный Сервантес приложил все старания, чтобы закрыть садовую калитку.
Они пустились в путь; карлик, словно разведчик, шел впереди, Жиральда – посередине.
Пройдя несколько шагов, Эль Чико вдруг остановился и встал в своей обычной позе – подбоченившись – перед Жиральдой и ее двумя кавалерами:
– Француз!.. Он, может, давно вернулся в трактир, вот оно как! – сказал он с присущей ему лапидарностью.
Дон Сезар и Сервантес переглянулись.
– Почему бы и нет, это вполне возможно, – сказал писатель.
Дон Сезар с сомнением покачал головой:
– Не думаю... Но все равно, пойдем-ка в трактир «Башня».
Глаза карлика удовлетворенно блеснули. И не добавив ни слова, он направился по дороге к тому постоялому двору, где квартировал шевалье.
Эль Тореро шагал рядом с Жиральдой мрачный, молчаливый; заметив его угрюмый, огорченный вид, она спросила его ласково и встревоженно:
– Что с вами, Сезар? Неужто исчезновение господина де Пардальяна настолько вас опечалило? Поверьте мне – шевалье такой человек, что выйдет живым и невредимым из самых страшных испытаний. Там, где другие – и даже самые бесстрашные – неминуемо погибли бы, он наверняка останется победителем и не получит ни единой царапины. Он такой сильный! Такой добрый! Такой храбрый!
Это было сказано с наивным восхищением и совершенной убежденностью, которые в иных обстоятельствах, зайди речь о ком-нибудь другом, кроме Пардальяна, непременно пробудили бы в молодом человеке ревность.
Но, надо полагать, мысли Эль Тореро были заняты совсем другим, ибо он тихо ответил:
– Нет, Жиральда, дело не в этом, вернее – не только в этом. Я искал господина де Пардальяна и буду искать его до тех пор, пока не узнаю, что с ним стало – помимо того, что я люблю его, как брата, мне еще повелевает делать это моя честь, хотя я тоже уверен, что он сумеет справиться с любой опасностью и без нашей помощи.
– Конечно, – подтвердил Сервантес, не пропустивший ни слова из беседы двух влюбленных. – Пардальян принадлежит к тем исключительным личностям, которые, не торгуясь, приходят на выручку всякому, кто обратится к ним. Но если, волею случая, они сами оказываются в затруднении, то действуют столь энергично, что к тому времени, когда помощь прибывает, дело уже бывает ими сделано. Судьбой предначертано, что эти люди оказывают услуги всякому, кто их попросит, и вряд ли кому удастся вернуть им хотя бы часть – пусть даже самую малую! – того добра, которое они сделали людям.
Эти три человека, безупречно честные и прямодушные, относились к Пардальяну, которого они знали всего лишь несколько дней, с безграничной любовью и восторгом.
Видя, что дон Сезар, решительно одобрив слова Сервантеса, вновь впал в сумрачную угрюмость, Жиральда продолжала:
– Но что же, мой ласковый сеньор, что же вас так печалит?
– Жиральда, – спросил Тореро, остановившись, – что это за история с похищением, поведанная нам Эль Чико?
– Это сущая правда, – сказала Жиральда, стараясь понять, куда же он клонит.
– Вас действительно похитили?
– Да, Сезар.
– Центурион?
– Центурион.
– Но в такого рода делах Центурион действует не ради себя.
– Понимаю вас, Сезар. Центурион – правая рука дона Яго Альмарана, Красной бороды.
Произнеся это имя, она почувствовала, как вздрогнул ее возлюбленный, которого она держала под руку. Она покраснела, и на ее губах мелькнула лукавая улыбка. Она поняла, что происходило в душе молодого человека.
Дон Сезар просто-напросто ревновал.
Сервантес, должно быть, тоже это понял, потому что пробормотал:
– Любовь! Ревность!.. Безумие!
А Эль Тореро после секундного молчания продолжал дрожащим голосом:
– Как же могло случиться такое – вы, зная, что находитесь во власти этого чудовища (а вы уверяли,
