Карлик ежедневно находил способ проскользнуть в трактир – ведь он был невелик ростом – и там, забившись в угол, наслаждался видом владычицы своего сердца.
Он смотрел на Хуану – веселую, подвижную, всегда разодетую, как королева; она ходила по залу, командовала слугами, приглядывала за всем, как опытная хозяйка, каковой она и была от самого рождения.
Вдоволь налюбовавшись красавицей, Чико уходил довольный... чтобы вернуться на следующий день.
Иногда, когда она проходила рядом с ним, малыш осмеливался вытянуть руку, дабы схватить краешек ее юбки и набожно поднести его к губам. А еще он целовал следы ее ног, оставшиеся на усыпавшем дворик песке. К сожалению, подобные счастливые мгновения выпадали ему нечасто.
Однажды, не рассчитав, Чико вместо ее юбки прикоснулся к щиколотке. Он в ужасе замер, тем более что Хуана, решив, что это грубая шутка какого-нибудь гостя, остановилась, побледнев от негодования, и громко вскрикнула; на ее крик прибежали Мануэль и слуги.
Бедный Чико сразу понял, что сейчас произойдет: все переполошатся, обыщут трактир, вытащат насмерть перепуганного Чико из его убежища, хорошенько вздуют, а затем с позором изгонят отсюда, изгонят прямо на ее глазах.
С самым жалким видом он выполз из своего укрытия, упал перед нею на колени, умоляюще сложив руки, и прошептал:
– Это я, Хуана. Не бойся.
Несмотря на то, что он выглядел настоящим оборванцем, она сразу же узнала его. И, разумеется, не испугалась. Нет, она даже казалось довольной, когда уверенно лгала отцу, спросившему, в чем дело:
– Пустяки. Я ударилась об стол и не удержалась – закричала, как дурочка.
Папаша Мануэль, не обнаружив ничего подозрительного, удалился, вполне удовлетворенный таким объяснением; слуги возвратились к своим занятиям, а она... она подала ему незаметный знак, и он с готовностью ему повиновался. Разве не вошло у него в привычку беспрекословно слушаться Хуану?
Она отвела его в закуток, где никто не мог их услышать, и сразу же принялась на него кричать:
– Что ты делал там в углу? Негодяй! Лентяй! Еретик! Да как ты посмел опять появиться в доме, откуда ты бессовестно сбежал, даже не попрощавшись?.. Неблагодарный! Бессердечный!
Она могла сколько угодно сердиться и говорить строгим голосом – по ее глазам он видел, что она очень обрадовалась, увидев его, ну просто донельзя обрадовалась, вот оно как!
Очень взволнованный, он смиренно ответил:
– Я хотел видеть тебя, Хуана.
– Неужели? А не слишком ли ты медлил? Ведь столько дней прошло, а ты обо мне и не вспомнил!
Карлик ответил очень печально:
– Я не забыл тебя, Хуана, да и как я мог бы тебя забыть? Я приходил сюда каждый день.
– Каждый день? И ты хочешь, чтобы я тебе поверила? Почему же ты ни разу не показался?
– Я думал, что меня сразу выгонят.
Девушка посмотрела на него с удивлением и состраданием.
Пожав плечами, она произнесла:
– Честное слово, ты вполне этого заслуживал бы... И все-таки ты должен был знать, что я-то так никогда бы не поступила.
– Ты, Хуана, да. А твой отец? А другие?
Довод показался ей достаточно весомым, и потому она ответила не сразу.
Хуана вовсе не подвергала сомнению его слова, мало того, не исключено, что она даже несколько раз видела его под лавками или под столами, но из гордости и упрямства не пыталась заговорить с ним.
Желая скрыть свое замешательство, она продолжала ворчливо:
– Ну и вид у тебя! Тебя можно принять за бродягу! И не стыдно тебе являться ко мне на глаза в таких лохмотьях? Разве ты не мог прийти сюда хотя бы не таким грязным?
Карлику стало стыдно и он опустил голову. На ресницах его дрожали слезы. Упрек задел его за живое; впрочем, если бы не это злополучное происшествие, он, конечно же, никогда не предстал бы перед ней в таком виде.
Она увидела, что причинила Эль Чико боль, унизив его, и сказала, смягчившись, проницательно глядя на него:
– Не ты ли приносил цветы, которые я подчас находила на моем окне?
Карлик покраснел и утвердительно кивнул.
– Зачем ты это делал? – настаивала она, по-прежнему пристально глядя на него.
Он ответил искренне и не раздумывая:
– Я не хотел, чтобы ты считала меня неблагодарным. Мне безразлично, что подумают другие, но ты – другое дело, вот оно как! Я решил, что ты догадаешься и простишь меня.
Секунду она смотрела на него, не отвечая, а потом произнесла с загадочной улыбкой:
– Отлично! Но как же ты сумел добраться до моего окна? Несчастный! Неужели тебе никогда не приходило в голову, что ты мог сорваться и разбиться и что я до конца своих дней корила бы себя за твою
