— Ну, хотя бы попробую.
Пойти решили пешком. По дороге выпили еще пива. Кореянка пробовала икать, но передумала. «Money-Honey» квартирует за оградой Апраксина Двора. Под аркой там обычно наблевано и валяются коробки из-под бананов. Возникла мысль бросить всех и увести кореянку в глубь территории. Впрочем, пива хотелось больше. Пару раз я обо что-то споткнулся. Перед входом толклись девушки и охранники в камуфляже.
Знаете, кого я увидел, пройдя вовнутрь? Ну да, все правильно, Кирилла. Длинный, тощий, ухмыляющийся, он, оседлав стул, сидел на сцене. Снова наголо бритая голова и глумливая тишотка. Сапоги — такие острые, что дотронься — и палец придется бинтовать.
В руках Кирилл держал бутылочку «Балтики №5». Он отхлебнул и наклонился к микрофону.
— Ну что? Начинаем?
Зал оторвался от кружек и приветственно замычал.
— Эй, носатый! Ты! ты! Тебе тоже привет! Как у тебя с той девицей?
Все посмотрели на носатого. Парень смутился и сказал, что не помнит никакой девицы.
— Твою вчерашнюю подружку запомнил весь клуб. Она была такой жирной, что, выходя, снесла боковые стойки двери.
Было тесно и накурено. Как и должно быть в салуне для настоящих ковбоев. Только настоящие алабамские ранчмены и сидели вокруг. У некоторых коки были такой длины, что, поворачивая голову, они задевали сразу троих соседей. К кирпичной стене напротив входа было прибито старое кожаное седло. Сесть всем вместе не удавалось. Коллеги расползлись по залу.
— Разобрались? Имейте в виду: я начинаю!
«Йух-ты!» — взвизгнули девушки.
Одна, ослепительная, сидела на высоком стульчике прямо передо мной. У стула были бесконечно длинные ноги. У девушки тоже. Пиво она потягивала из бутылки через трубочку. Гадость ведь! Пиво нужно пить, широко открывая рот, запрокидывая голову и проливая немного на грудь. Я посмотрел на свою кружку и понял, почему так пьян.
Это не было концертом. Это была граната, взорвавшаяся в голове каждого сидящего. Выкатывая глаза и упираясь губами в микрофон, Кирилл ревел и стонал, а я знал, что он имеет в виду с точностью до миллиметра. Это обо мне. Обо мне и таких, как я. Это песня о моей жизни. Эта песня и есть моя жизнь.
Девица махала красивыми растатуированными руками и пронзительно, как на большом концерте, визжала. Кирилл усмехался. Все девушки клуба принадлежали только ему. Щукин без пауз сверкал своей вспышкой. Он не мог упустить ни мгновения. Он был пьян и снимал плохо. Но это было не важно. Кирилла нельзя было не снимать.
Он допил свою «Балтику», взял следующую, потом еще одну. После каждой песни он орал: «А ну-ка! До дна! Не халявить! Задние ряды! Не вижу!» Обливая футболки, все опрокидывали пиво себе на лицо и хлопали бокалами об стол. У кого-то бокалы бились. Кто стал бы обращать на это внимание?
К грифу контрабасиста был привязан большой, красный с синим флаг. Мы были солдатами, и этот кадыкастый парень с контрабасом знал, куда нас вести. «Бумс-бумс-бумс» его струн вбивало гвозди в мою пьяную голову. Кореянка что-то кричала. Я не слышал, но кивал и смеялся. Мурашки вгрызались в затылок. Кирилл все пел. Кончиться это не могло никогда.
Все были пьяны и параноидальны, и группа тоже была пьяна и сошла с ума. Незнакомые люди улыбались и чокались и даже целовались. Эта музыка была лучшей на свете. Какой мерзавец усомнился бы в этом? Ничего, что барабанщик сбивался с ритма, а гитарист только с третьей попытки смог сыграть свое соло. Было время, и школьный учитель Гордон Самнер так же сбивался с ритма у себя в эдинбургских пивнушках. А сегодня никто не помнит его фамилии. Все зовут его просто Стинг. Это имя собирает стадионы. И Кирилл соберет!.. ведь он лучше Стинга!.. как я лучше Ирвина Уэлша!.. все будет супер!
Парень напротив меня, ни к кому не обращаясь, что-то говорил и качал головой. Я расплывался у него в глазах. Его приятель улыбался кореянке. В улыбке не хватало двух передних зубов. Это было ничего! Это было здорово! Кто-то пытался танцевать. Площадка была маленькая, как туалет в моей петербургской квартире. Танцы выходили очень кубическими, а может, мне просто не следовало больше пить? Это с утра танцоры будут жмуриться, вспоминая свои коленца. Сейчас не утро! Все отлично! Давайте, парни! давайте! Не выдержав восторга, кто-то падал. Все смеялись и хлопали в ладоши.
— Посмотри на бармена! Он же хиппи! Старый хиппи!
— И?
— Не слышу!
— И что? Что с барменом?
— У него есть хэш! Наверняка есть! Давай спросим его про хэш! Давай купим у него хэш! Укуримся хэша! Настоящего забойного хэша! У настоящего старого хиппи!
Девушки через головы стаскивали футболки. Эти яркие пятна были пеленой, спадающей с моих глаз. Их тугие, как таджикские дыньки, сисечки рвались наружу из тесных лифчиков. Все радовались, что девушки такие красивые... такие хорошие... Я улыбался всем сразу и махал бармену руками. Пусть он принесет пива!.. не надо хэша!.. пусть эти замечательные люди пьют пиво и слушают эту замечательную музыку!.. и не забудь тех хлебных сухариков с крупной солью!.. пусть они тают на наших языках, пусть!.. пьяными осьминожьими пальцами мы станем сгребать сухарики!.. сразу помногу!.. и пихать их в рот!.. куда только он делся после последнего бокала?.. ведь был же!.. и запьем их огромным глотком пива!.. громадным глотком!.. так что, старичок, принеси сразу много пива!.. много кружек!.. до дна!
Эти люди, эти кирпичные стены, этот глумливый парень, убивающий меня своей музыкой... Больше не было ничего отдельного. Я останусь здесь навсегда. Эти пьяные барабаны были громом Страшного Суда. Сейчас... вот сейчас... начнется самое главное!
Ничего, что во время последней песни Кирилл все-таки свалился со стула и дико зафонили сразу все динамики. Что Щукин куда-то поволок меломанку с трубочкой, но не доволок, а, наоборот, заблевал чужой стол. Что кореянка исчезла, ушла с другим. Только так все и могло быть! Это был лучший концерт... лучшая музыка на свете... Все могло быть только так...
* * *
Позже я спросил Кирилла, с чего вдруг он снова начал играть? Имея в виду — снова пить, брить голову, носить сапоги и все такое.
В конце мая он сидел дома и смотрел телевизор. Позади была бесконечная зима. Библия была прочитана больше чем наполовину. Он привык к своей новой жизни. В телевизоре шло комическое шоу «Доктор Угол». Смешной ведущий в белом халате чмокал губами и рассказывал о грузинском вине. «Открываем бутылку... ах!.. восхитительный букет!» Кирилл сидел и слушал. За окном светило солнце. Пахло травой. Девушки надевали легкомысленные шортики. «Шашлык пускай пока лежит на тарелке. Посмотрите на бокал. Отпиваем глоточек! Перекатываем вино на языке. Вилочкой — оп! — подцепляем кусочек горячего, острого мяса!» Последний раз он пил вино еще до той поездки в Суздаль. Он давно не помнил, как это — глоток вина на языке... Сидел и слушал. Когда программа кончилась, он выключил телевизор и походил по комнате. В раскрытое окно заглядывала наглая и сочная ветка акации. Чирикали невидимые птицы. Стараясь не думать о том, что делает, Кирилл взял куртку и вышел из дому. В ближайшем ларьке купил бутылку «Хванчкары»... Ровно неделю спустя он в семь утра сидел в закрывающемся баре на Разъезжей. Вокруг смеялись незнакомые девушки. Одной из них Кирилл в то утро кулаком разбил очки.
Все говорили, что после возвращения он стал даже лучше, чем был. Что-то накопилось в нем за эти месяцы. В «Манхеттене» Кирилл познакомил меня с программным директором модной радиостанции. Мы сидели за столом, на котором было художественно выцарапано: «Взялся за грудь — говори что-нибудь». Директор сказал, что такого сильного шоу, как у Кирилла, не видел даже в Европе.
Он репетировал, пытался записываться, пил, общался со спонсорами, ухаживал за девушками, рисовал — все одновременно. В нем была какая-то отчаянная решимость. Как у двоечника, который хотел лишь вырвать из дневника листок с плохой отметкой, а в результате сжег портфель со всеми учебниками и ножом изрезал школьную форму. Теперь он часто повторял, что алкоголь — это не грех. Даже причастие дается под видом вина. Очень немногие его приятели знали, что такое причастие.
Как-то я поинтересовался, ходит ли он еще в церковь? Кирилл ответил, что как же без этого. Ходит конечно. Хотя и реже, чем раньше. Потом он все-таки уехал в Лавру. Две недели жил в корпусе для
