изморось прекратилась.
– Я вижу вас. Я трогаю вас. Но я не знаю, живы вы или нет. – Глаза Хоуп умоляли его понять ее смятение, но и призрак, казалось, был слишком поглощен своим страданием – он никак не реагировал на ее мольбу. Она вздохнула, поправляя за ухом мокрые волосы. – Пойдемте со мной в дом. Мы сможем все там обсудить, а я тем временем согреюсь.
Он посмотрел на фотографию, которую держал в руке, и кивнул.
– Oui, так мы и сделаем.
Хоуп зашагала впереди него по тропинке, шлепая босыми ногами по сырому мху и мокрым листьям. Она знала, что Арман идет следом, потому что чувствовала его присутствие – как чувствовала еще ребенком, как ощущала вчера. От этого присутствия ей становилось теплее – казалось, оно согревало ее.
Они осторожно спустились с холма. Хоуп все так же шла впереди, она направилась к дому. Но тут вдруг услышала, что Арман Сантой выругался, и круто повернулась. Он стоял совершенно неподвижно, протянув руки перед собой, ладонями к ней.
– Что случилось? – Она сделала два шага назад и была уже так близко, что могла бы дотронуться до него.
– Я не могу идти дальше! – Его ответ прозвучал и удивленно, и раздраженно. Он подвигал ладонями в воздухе, словно упираясь во что-то. Его движения заставили Хоуп вспомнить представление мима, которое она когда-то видела в Нью-Йорке. Тогда артист изображал, что между ним и зрительным залом выросла стеклянная стена. Вот только Арман не был мимом…
Осторожно протянув руку, она коснулась его рубашки на груди. Преграда исчезла.
– Пошли, держитесь за мою руку.
Он попробовал до нее дотянуться, но не смог. Она отступила на шаг назад.
– Постарайтесь еще раз, – хрипло проговорила она, изо всех сил пытаясь оставаться спокойной, хотя внутри у нее все бурлило. Черт побери, что происходит?
Призрак сделал шаг вперед, и снова неведомая сила остановила его. Синие глаза метали гневные искры, но Хоуп могла бы поклясться, что взгляд его затуманился слезами. Закрыв глаза, он поднял лицо к небесам, тяжело и прерывисто дыша. Когда он снова открыл глаза и посмотрел на нее, она прочитала в них еще большее отчаяние.
– Я умер.
Вопросов больше не было. Это был ответ на все.
– Попробуйте опять.
Он покачал головой, не отрывая взгляда от ее глаз.
– Ничего не получится. Я умер. Я всего лишь видение. Я должен оставаться тут. Теперь я это знаю.
– Нет! – закричала она и потянула его та руку. Ей так хотелось, чтобы он пришел к ней в дом. Она хотела, чтобы он был рядом. Но все было бесполезно. Невидимая стена появилась между ними, и он оказался в западне по другую сторону.
Слезы отчаяния заструились но ее щекам, смешиваясь с дождевыми каплями.
Он потянул ее за руку, отошел на несколько шагов назад и заключил в свои горячие объятия.
– Ничего, cherie. Я должен был бы сразу понять. Даже местность вокруг выглядит совсем по-другому – теперь я действительно это вижу. – Он прижал ее голову к своей груди, и она услышала, как ровно бьется его сердце. – По правде говоря, мне кажется, я и раньше об этом знал, но просто не хотел поверить в это.
Она шмыгнула носом.
– Почему?
– Потому, что я полагал, что вы – моя Фейт и Господь оказался столь добрым и милосердным, что вернул ее мне.
– Что же теперь будет? – Она отодвинулась, удивляясь, с чего бы это она потеряла контроль над собой. Да уж: если она достаточно распутна, чтобы бегать обнаженной, то должна же хоть сейчас постараться быть осмотрительной, общаясь с этим призраком-джентльменом.
Он коротко и печально улыбнулся и очень по-французски пожал плечами.
– Кто знает, cherie? Возможно, мне суждено пробыть здесь вечно. Может быть, сегодня вечером я снова исчезну и увижу, как Фейт ждет меня.
– Но почему вы здесь? Должна же быть причина! Всегда бывает причина!
– Правда? И многих ли призраков вы встречали раньше? – Он пригладил ей волосы, нежно обхватив ее лицо большими сильными руками.
– Ни одного, – призналась она.
– Ни одного?
Хоуп не могла подавить улыбку, от которой на щеках ее образовались ямочки.
– Нет.
В ответ в его глазах замерцали синие огоньки, сразу согревшие ее.
– Так, выходит, я первый?
– Да, – проговорила она, рассмеявшись. Это было так забавно! И так нелепо! Она стоит себе обнаженная, в одном только старинном французском военном камзоле, и говорит не с кем-нибудь – с
