Он начал с того, что разыскал художницу Ольгу Тобрелутс. Больше всего Брюсу понравилось то, что Ольга никогда о нем не слышала, а ведь у себя дома он считался литературной знаменитостью номер один.
Ольга свела его с другими художниками. Иностранного гостя решили отвести в мастерскую Тимура Новикова. В середине 1990-х она располагалась в сквоте на улице Пушкинской, дом 10.
Чтобы Стерлинг прочувствовал все как следует, его провели не через парадную лестницу, а по крыше: этот путь был короче. Зайти в подъезд, вылезти через люк на крышу, пройти по скользкому листовому железу. Писатель растопыривал руки, боялся смотреть вниз и проклинал все на свете. Спуститься в люк на следующей лестнице, спуститься на два лестничных пролета, позвонить в звонок. Звонок в мастерской Новикова играл джингл из модной радиопередачи.
Дверь открывается. Новиков ходит по квартире в шортах и кедах.
– Здравствуйте, Тимур Петрович. Это Брюс из Америки. Можно к вам?
Сквот на Пушкинской появился тогда же, когда появился сквот на Фонтанке. Но история получилась совсем другой.
Пушкинская, дом 10, это почти Невский. Сверните с проспекта и через минуту вы на месте. Этакий вполне себе приличный дом. Когда-то он принадлежал графу Шувалову.
Лет сто назад в гости к жильцам шикарного здания приходили Чехов и Шаляпин. Но к концу 1980-х здание полностью расселили и шикарным оно больше не было.
С Московского вокзала сюда перебрались орды бомжей и малолетних токсикоманов. С разбойничьей Лиговки – беззубые проститутки, безумные старухи, бездомные дагестанские карманники. Репутация у здания была такая, что милиция не рисковала сунуться сюда даже днем.
Дом на Пушкинской был настолько огромен, что напоминал скорее квартал. Шесть этажей. Сто семьдесят квартир. Но к 1990 году обитаемыми из них были всего три: в двух квартирах глухонемые бутлегеры варили самодельную водку, а в одной располагалась охранная контора, укомплектованная отставными милиционерами. По остальным квартирам слонялись жуткие типы.
Долгими зимними вечерами даже охранникам из конторы было страшно в таком месте, как это. Выл ветер. Хохотали косматые бомжи.
Чтобы не чувствовать себя одиноко, милиционеры пустили пожить в здании двух художников. Деньги у художников были. Да и сами они казались людьми приличными.
Это оказалось страшной ошибкой. За плечами у художников были десятилетия борьбы с режимом. Они оказались сплоченным и безжалостным противником. Всего за год художники расползлись по огромному зданию, заполнили все этажи, каждую квартиру и даже лестничные площадки.
Махнув на все рукой, охранники позорно бежали. Вслед за ними бежали глухонемые бутлегеры. Это казалось нереальным, но под конец художники выжали из здания даже малолетних лиговских убийц. И вся Пушкинская, 10 досталась им одним.
Художники очистили здание от криминала, и на здание тут же положила глаз власть. Гигантское здание почти на Невском решила приватизировать личная подруга петербургского мэра Белла Куркова. Наверное, самая всемогущая женщина в Петербурге начала 1990-х.
Но отступать художникам было некуда. Суд принимал решение: здание должно быть очищено. В ответ художники договаривались с Центром управления полетами и за Пушкинскую, 10 вступались болтающиеся на орбите русские космонавты. Мэрия издавала указ: если художники не подчинятся, они будут выселены с помощью ОМОНа. В ответ художники собирались у себя во дворе, изготавливали из теста и галстука чучельце мэра и совершали акт его ритуального съедения.
Короче, художники победили. Мэр Анатолий Собчак сдался, подписал бумаги, и махновская коммуна в самом центре города превратилась в официальную организацию. Теперь она называлась Гуманитарный фонд «Свободная культура».
По слухам первым на Пушкинскую вселился Африка. В паспорте у Африки был поставлен официальный штамп о прописке: улица Пушкинская, дом 10, квартира 1.
Однако жить в квартире было невозможно. Ни воды, ни электричества, ни отопления на Пушкинской не было. Зимой художники выходили в огромный двор, готовили на кострах шашлыки, пили водку и горланили песни. Редкие прохожие делали круглые глаза и прибавляли шагу.
Дом находился в аварийном состоянии. Стены покрывались трещинами и рушились. Штукатурка отваливалась блоками, весом в центнер. Нормальный человек проводил здесь сутки, а потом отлеживался неделю. Такая жизнь, когда ты ни на секунду не остаешься один, – кто ж это выдержит?
На Пушкинскую перебрались все безумцы города. Здесь работали «Храм Джона Леннона», несколько театров, дюжина галерей, издательство, два танцевальных клуба и «Фан-клуб электрика Корбутова». Во дворе аборигены установили памятник Сальвадору Дали. В одной из квартир жил настоящий козел.
В разгар борьбы с городскими властями художники решили сплотить ряды. В свой дом они пригласили жить музыкантов с именем. Может, хоть у них не отнимут квартиры?
На Пушкинскую переехали группы «Аквариум», «Наутилус Помпилиус» и ДДТ. На студиях никогда не писали песни, зато с утра до вечера пили водку.
Особенно много пили в студии ДДТ. Друзья из Уфы, пятнадцатилетние поклонницы, только вчера дембельнувшиеся солдаты, добровольные телохранители. Те, кто не мог держаться на ногах, вповалку спали в дальней комнате.
Лидер ДДТ Юрий Шевчук с кинопродюсером Сельяновым как-то пошли попить пива, а нарвались на ребят, которые пива уже попили. Сельянов отделался парой синяков. А Шевчуку сломали челюсть и свернули нос, да так, что врачи опасались, сможет ли он теперь петь?
Петь Шевчук смог, а пить на четыре месяца бросил. Потом все началось сначала.
Но самая веселая студия была у группы «2ва Самолета»
В 1991-м американский консул в Петербурге попросил «Самолетов» выступить на даче у его знакомых. За выступление музыканты получили по 500 рублей на каждого. Это было больше, чем прежде они получали за год. На следующий день парни поувольнялись с предыдущих мест работы, засели в студии на Пушкинской и ощутили себя звездами.
С алкоголем в городе тогда было сложно. У барыг на Московском вокзале можно было купить портвейн, а у вьетнамцев возле Владимирского собора – технический спирт. Ходить музыканты ленились. В основном гоняли поклонниц.
С собой «2ва Самолета» привезли стол для бильярда. Стены оклеили жесткими порноплакатами – от пола до потолка. Девушки-поклонницы заходили, краснели и тут же уходили, а если оставались, то были рады, если музыканты поручали им сгонять за алкоголем и можно было не видеть эти ужасные постеры. Спали все в одной огромной кровати.
По утрам они долго вытаскивали аппарат, долго подключались, брали первые аккорды, закуривали папиросу, и на этом репетиция заканчивалась. Студия располагалась на первом этаже. С улицы постоянно кто-то заскакивал. В приоткрытую дверь норовили шмыгнуть бездомные псы. Какие уж тут репетиции?
А еще на Пушкинской был лучший в городе музыкальный магазин «Нирвана». Площадь магазина была всего четыре квадратных метра. Но внутрь набивалось до ста пятидесяти меломанов за раз, и каждый находил для себя что-нибудь интересное.
Как-то в «Нирвану» зашла девушка-японка. На неплохом русском она спросила, есть ли у них последний альбом Петра Мамонова?
Японка на Пушкинской – это было необычно. Девушку угостили пивом. Мимо шел художник Олег Котельников. После пива появились и другие напитки.
– Что вы делаете в Петербурге?
– Учусь.
– Ух ты! Что изучаете?
– Я филолог. Изучаю творчество Петра Мамонова.
– Творчество? Петра? Мамонова? Сейчас мы ему позвоним… Алё, Петя? Слушай, а ты чего, занялся творчеством, что ли?
Вечеринку продолжили у Олега в мастерской. Потом поехали к новой знакомой в общежитие. Ночью художники распотрошили ее аптечку с модными иностранными лекарствами. Найти удалось много
