среднестатистическим простофилей.
Тюрьмы могут быть такими же достопримечательностями городов, как картинные галереи или королевские дворцы.
В Сан-Франциско тюрьму «Алькатрас», в которой когда-то сидел Аль Капоне, а недавно был снят блокбастер «Скала» с Ником Кейджем в главной роли, за год посещает в два раза больше экскурсантов, чем музей «Метропоiлитен» в Нью-Йорке.
Еще больше народу желает потаращиться на лондонский Тауэр.
Во время реконструкции этой самой известной тюрьмы планеты в 1963 году строители вскрыли пол в тюремной часовне святого Петра. Под каменными плитами обнаружилось аж 27 безголовых скелетов в камзолах XVI века.
У нас в стране главной достопримечательностью такого рода всегда была петербургская Петропавловская крепость. Между прочим, за последние 200 лет сбежать отсюда удалось лишь одному заключенному – князю Петру Кропоткину.
Для сравнения: из американской тюрьмы Синг-Синг, имеющей высший индекс надежности, только за полвека убежали аж семеро зэков.
Сегодня Северная Столица не тянет на звание столицы колымского края. Однако если вам выпадет жребий сесть, то будьте уверены – место для вас найдут. Правда, в таком случае приготовиться следует не только к тесноте, но, пожалуй, и к обиде.
Путь за решетку начинается, как известно, с задержания и помещения в следственный изолятор (СИЗО). В Петербурге таких изоляторов шесть.
Один женский, один для несовершеннолетних. Один для кассационников – уже осужденных людей, ждущих пересмотра своего дела. И три мужских, самый знаменитый из которых СИЗО № 1. В просторечии – «Кресты». Самый большой СИЗО России и Европы.
При строительстве «Кресты» были рассчитаны на три тысячи посадочных мест. Сегодня одних только «лишних» подследственных в нем содержится девять тысяч человек.
После того как приговор вынесен, человек переезжает из изолятора в колонию. Что такое колония? Колония – это огороженная территория, внутри которой имеется все, что понадобится заключенному в течение ближайших лет заключения.
В Петербурге и пригородах колоний имеется семь. Четыре общего режима, одна строгого и по одной для женщин и малолетних.
Для тех, кто твердо встал на путь исправления, имеется свободное поселение. Здесь ходят в гражданской одежде и иногда даже живут вместе с семьями.
Я был уверен, что зону узнаю издалека. Хотя бы по вышкам с пулеметами и часовыми.
Оказалось, нет, не узнал.
Да и как ее узнаешь? Выходите из метро «Ладожская». Огибаете павильончики с холодным пивом. Переходите железную дорогу. Упираетесь в бетонный забор. Все.
Снаружи зона напоминает не слишком активно функционирующую фабрику. Однако перед вами самая настоящая зона. Под номером семь.
Еще десять лет назад «семерка» считалась зоной воровской и беспредельной. Сидеть здесь боялись.
Меня и фотографа в подведомственное учреждение на «Волге» подбросил офицер ГУИН – Главного управления исполнения наказаний. Он рассказывал:
– Ползоны было воров. Остальные – бомжи, которые специально садились, чтобы хоть как-то перезимовать. Вонь! Беспорядок! Контингент – пальцы веером! Потом мы за «семерку» крепко взялись. Сейчас здесь можно жить и заключенным, и всем окружающим.
Я не стал уточнять, что подразумевается под «крепко взялись». Офицер позвонил в звонок рядом с воротами.
Мы прошли в выложенный кафелем предбанничек КПП. За ограждением надрывались овчарки. Офицер пояснил:
– Человека почуяли!
– Поднимите голову! Выше! Выше, я не вижу!
Дама-контролер долго сверяла мое лицо с фотографией в паспорте. На лице дамы расползался симпатичный малиновый шрам. Разобравшись со мной, она взялась за фотографа:
– Вас предупреждали, что ни в коем случае нельзя фотографировать охранные сооружения?
Я спросил у офицера сопровождения, правда ли, что зэки спят и видят, как бы сбежать из зоны?
– Понятия не имею, о чем мечтают зэки во сне. А побеги у нас – события экстраординарные. Да и те, что случаются, совсем не так романтичны, как в кино про Железную Маску.
Бродит легенда про то, как несколько заключенных, помогавших на работе в автомастерской колонии, закатали приятеля внутрь автомобильной покрышки. И что, мол, за ворота он выехал уже смолотым в фарш.
Мне многие рассказывали эту байку. Может, что-то такое и было. На самом деле бегут обычно неподконвойные. То есть те, кому за примерное поведение разрешено свободно передвигаться по территории.
А так… Пришло зэку письмо из дому, что его женщина к другому ушла, он и рванул через ограждение.
– На вашей памяти не было вообще ни одного удавшегося побега?
– Был. Правда, не в этой колонии. Несколько лет назад трое деятелей разломали стену и проникли в старую замурованную теплосеть. Правда, совсем убегать они не стали. Бегали в соседний поселок. Потом их накрыли…
Дама-контролер сказала: «Ладно. Проходите». Мы прошли.
При первом взгляде зона напоминала больницу в деревне. Или провинциальный военный городок.
Чисто выметенная территория. Много молодых, одинаково одетых мужчин. Выцветший, скукоженный металлический плакат на кирпичной стене.
На плакате уродливый субъект в черной куртке интересовался: «А ты вступил в самодеятельное общественное объединение?»
Еще зона была разбита на сектора, разделенные густыми решетками в три человеческих роста. На ночь, или в случае беспорядков, решетки запирались на громадные амбарные замки.
Заключенные сидели на лавочках и молча курили. Некоторые – в униформенных робах. Некоторые – в модных слаксах. У большинства на ногах были банные тапочки.
При приближении офицеров они вставали и прятали сигарету в ладонь.
– До 1993-го зэк обязан был снимать головной убор. Сейчас это вроде как не обязательно. Демократия…
Им даже усы и бороду носить разрешили. Раньше нельзя было. Но своих мы все равно держим строго: если на учетной карточке без усов, то будь добр, брейся два раза в неделю. Бороду только мусульманам разрешаем и тем, у кого траур.
Мы поднялись по обшарпанной, усыпанной строительным мусором лестнице. Офицер показал нам «качалку». На допотопном тренажере мускулистый заключенный мучил мышцы собственной спины.
Потом мы прошли в жилые помещения. Дежурный четко, по-военному гаркнул:
– Отряд, внимание!
Зэки оторвались от телевизора и сымитировали исполнение команды «смирно».
Чистенько. Железные койки в два яруса. На некоторых лежали люди в семейных трусах и майках. Люди читали книжки в потрепанных обложках. Прямо посреди комнаты на полу развалился жирный рыжий кот. К койке над его головой была привинчена табличка «Склонен к побегу».
– Работы в зоне нет. Этот отряд вообще не работает. Мы вот им видик купили. Стараемся организовать досуг. Для зэков есть ансамбль, проводятся спартакиады. Есть, кстати, две церкви.
– Две?
– Православная и эта… как сказать?.. называется Церковь Христа.
– Знаю такую. Протестанты. Не боитесь религиозной вражды?
