произнесла преподобная Леда и отошла в сторону.
К концу своего общения со спиритами я почти дословно запомнила речь мистера Стюарта: она была всегда одинакова. Он призывал не отчаиваться, говорил, что надежда умирает последней и что темнее всего — перед рассветом. Цитировал «Не говори, борьба напрасна» Артура Хью Клафа:
И еще одну строчку, из того же стихотворения:
— Страхи и вправду ложь, друзья мои, что, кстати, напоминает мне об одной истории, которую я когда-то слышал. Думаю, она может поддержать всех нас, тех, кто подавлен, кому кажется, что все бессмысленно и борьба бесполезна. Итак: однажды две гусеницы бок о бок ползли по дороге. Гусеница- пессимистка сказала: «Говорят, мы скоро окажемся в узком темном месте, где не сможем ни двигаться, ни даже разговаривать. Там нам придет конец». Гусеница-оптимистка возразила: «Это темное место — всего лишь кокон; мы там отдохнем, а после вылетим наружу. У нас будут красивые крылья; мы станем бабочками и помчимся навстречу солнцу». Как вы понимаете, друзья мои, речь идет о Дороге Жизни. И только мы сами можем решить, кем нам быть — гусеницей-пессимисткой, с тоской дожидающейся смерти, или гусеницей-оптимисткой, полной надежды и веры в лучшую жизнь.
Прихожан отнюдь не смущала однообразность послания. Возможно даже, если бы оно вдруг изменилось, они бы сочли это надувательством.
После мистера Стюарта собрание занимала женщина в коричневом, а потом наконец перешли к серьезным занятиям, ради которых, собственно, все сюда и приходили: к персональным посланиям. Женщина в коричневом внесла медный поднос. Леда Спротт с закрытыми глазами одну за другой брала сложенные листочки, держала, не раскрывая, в руке и произносила послание. Затем раскрывала бумажку и сообщала номер. В основном послания касались здоровья:
— Здесь пожилая дама с седыми волосами, от ее головы идет свет, и она говорит: «Аккуратней на лестницах, особенно по четвергам», и еще повторяет слово «сера». Она велит быть осторожнее и шлет привет и наилучшие пожелания… Мужчина в килте, с волынкой, должно быть, шотландец; рыжий. Говорит, что очень вас любит и советует есть поменьше сладкого, оно вам вредно. Он передает… не могу разобрать. Что-то про коврики. «Осторожнее с ковриками», — вот его слова.
Когда бумажки кончились, мистер Стюарт взял дело в свои руки и стал передавать послания в свободном режиме. Он поочередно указывал на прихожан и описывал духов, стоящих за их спинами. Мне стало еще неуютнее, чем раньше: Леда Спротт брала свои послания откуда-то из головы, а мистер Стюарт вешал с открытыми глазами и видел мертвых прямо тут, в комнате. Я вжалась в стул, надеясь, что меня он не заметит.
Дальше мы опять пели; потом Леда Спротт напомнила, что во вторник — сеанс Целительных Рук, в среду — Автоматическое Письмо, а в четверг — индивидуальные занятия, и на этом служба закончилась, Все опять зашаркали; в прихожей образовалась толпа — некоторые старички очень долго возились с галошами. На выходе прихожане горячо благодарили Леду; с большинством она была знакома лично и то и дело спрашивала:
— Вы получили то, что хотели, миссис Херст? — или: — Ну как, миссис Дин?
— Я немедленно выброшу это лекарство, — отвечали те. Или: — Это мой дядя Герберт, он как раз носил такие пальто.
— Роберт, мне очень жаль, — сказала тетя Лу в машине, — что она сегодня не пришла.
Роберт явно терзался разочарованием.
— Наверное, занята, — пробормотал он. — И я даже не знаю, кто была та, другая, женщина в вечернем платье.
— Крупная? — отозвалась тетя Лу. — Ха! Похоже, это я. — Она предложила Роберту зайти к ней чего-нибудь выпить, но тот сказал, что расстроен и, наверное, лучше пойдет домой. Вместо него к тете пошла я. Тетя Лу дала мне горячего шоколаду, несколько птифуров и сэндвич с креветками, а сама пила двойной скотч.
— Это его мать, — сказала она. — Не появляется вот уже три недели. Всегда отличалась невнимательностью. Жена Роберта ее не выносила и наотрез отказывается ходить с ним в церковь. Говорит: «Если ты хочешь общаться с этой старой ведьмой, то, пожалуйста, без меня». По-моему, это жестоко, тебе не кажется?
— Тетя Лу, — спросила я, — а ты действительно в это веришь?
— Ну, точно ведь ничего нельзя знать, правда? — ответила она. — Я своими ушами слышала множество очень точных посланий. Часть из них, конечно, полнейшая ерунда, зато другие — очень полезные.
— Но это может быть обычная телепатия, — сказала я.
— Я не знаю, как это делается, — отозвалась тетя Лу, — но зато очень успокаивает. Роберта уж точно, И ему нравится, что я тоже проявляю интерес. По-моему, всегда лучше смотреть на вещи шире.
— А у меня от этого мурашки, — призналась я.
— Мне все время приходят послания от того шотландца, — задумчиво проговорила тетя Лу. — Рыжего, с волынкой. Хотелось бы понять, что за коврики он имеет в в!иду… Может, это на самом деле колики и у меня заболит живот?
— А кто он такой? — поинтересовалась я.
— Представления не имею, — сказала тетя Лу. — Из моих знакомых никто не играет на волынке. И не родственник, это уж точно.
— А, — облегченно вздохнула я. — А им ты об этом говорила?
— И не подумаю, — сказала тетя Лу. — Зачем обижать людей?
С тех пор по воскресеньям я регулярно ходила в Иорданскую церковь. Кроме всего прочего, это был хороший повод повидаться с тетей Лу — лучше, чем кино, ведь у спиритов я точно не могла столкнуться ни с кем из школы. Одно время я довольно много думала о доктринах спиритизма: если на Другой Стороне так хорошо, то почему большинство посланий — предостережения? По идее, духи, вместо того чтобы советовать близким избегать мучного, скользких лестниц и ненадежных машин, должны были заманивать их на утесы, мосты, в озера, подстрекать на подвиги по части еды и питья, иными словами — всячески ускорять их переход на светлый и более счастливый берег. Кое-кто из спиритов верил также во множественную реинкарнацию; некоторые — в Атлантиду; другие исповедовали классическое христианство. Леда Спротт не возражала — лишь бы они верили в ее силу.
Я с удовольствием наблюдала за происходящим — с тем же затаенным недоверием, с каким смотрела кино, — однако ни за что не хотела оставлять на подносе листок с номером. Здесь я проводила черту: никаких мертвых не знаю и знать не желаю. И все равно однажды мне пришло послание — такое странное, что превзошло все опасения. Это было во время сеанса с номерами, и Леда Спротт как раз собиралась взять с медного подноса последний листок. Как обычно, глаза ее были закрыты, но вдруг, неожиданно, открылись.
— Срочное сообщение, — объявила она, — для человека без номера. — Леда глядела прямо на меня. — За вашим стулом стоит женщина. Ей около тридцати, у нее темные волосы, темно-синий костюм, белый воротничок и белые перчатки. Она говорит… Что? Бедняжка очень расстроена… Я слышу имя «Джоан». Извините, плохо слышно… — Леда Спротт помолчала минуту, а затем сказала: — Она не может
