время принадлежит мне. И эта земля тоже моя. Я построил дома так, как мне хотелось. Верно, я вырезаю. Зимой много свободного времени. Поверь, нет ничего лучше, чем создавать что-либо своими собственными руками. – Он усмехнулся: – Ты заметил клушиц. Я и не надеялся встретить здесь кого-нибудь из Гилдфорда. Однако резьба приносит мне достаточно для того, чтобы сводить концы с концами.
Он приоткрыл двери в примыкавший к хижине сарай. Том заметил стоящие в полумраке вырезанные из дерева фигуры. Здесь были грифоны, сирены, серьезные ольдермены, а также украшенные резьбой панели. Пахло свежеструганными опилками и смолой.
– На верфях начинается горячая пора. Теперь ой как пригодится всем моя зимняя работа.
Они вернулись в хижину. Внутри, чадя, уже горела лампа с ворванью. Тени прыгали по стенам и густо чернели по углам комнаты; приятно пахло мясным пирогом и картошкой.
– Теперь, дружище, не расскажешь ли ты мне о том, что произошло за это время в Гилдфорде и у нас в семье?
Кидд сообщил английские новости, а также о произошедших во время начавшейся большой войны с Францией переменах, рассказал и о школе, которую, не побоявшись, открыл его отец, о прибавлениях в их многочисленном семействе. В одном месте Том запнулся, в воздухе повисла тишина, затем он осторожно спросил:
– Мне говорили о каком-то недоразумении между вами и отцом. Неужели вы до сих пор сохранили неприязнь?
В ответ дядя громко расхохотался:
– Сначала я страшно рассердился, но, когда узнал, что она вышла замуж за другого, все простил. Впрочем, не стоит начинать письмо обо мне, сообщая именно об этом.
Вечер удался как нельзя лучше. Коллин принесла полный кувшин с вином, настоянным на голубике. Под воздействием выпитого под крышей хижины еще долго раздавались истории о минувшем, о далеком и в то же время близком прошлом.
– Итак, вы ничуть не жалеете о вашем выборе?
– Нисколько не жалею! – рука дяди крепко обхватила руку его жены. – В Галифаксе мне никогда не позволили бы ввести в общество женщину-ирландку, как бы я ни пытался. Здесь же мы живем в полном согласии, как муж с женой, и здесь мы останемся навсегда.
Огонь в камине весело трещал, то вспыхивая ярким пламенем, то тускнея, время летело, пока в камине не остались одни тлеющие угольки. Кидд зевнул.
– Как жаль, завтра мне уже надо возвращаться на корабль, – сказал он, не скрывая своего огорчения.
Его дядя ничего не ответил. Он сидел, уставившись в огонь, потом вздохнул:
– Мне кажется, перед тобой стоит нелегкая задача, мой мальчик.
– Задача?
– Вот именно, сэр. Пораскинь мозгами, ты видел меня живым и здоровым. Теперь надо решать, что говорить отцу. Все знают, что я погиб в схватке с медведем.
Как ты намерен поступить: сохранить мою тайну, как она есть, или пожалеть отца и сообщить ему, что я жив?
– Мне… мне надо все обдумать, – с трудом выдавил Том.
По губам дяди скользнула улыбка:
– Уверен, что ты выберешь правильный путь. – Он посмотрел на племянника долгим любящим взглядом. – Подожди меня, – сказал дядя и вышел.
Пока его не было, Том раздумывал, что сообщать отцу. Если бы он написал, что его брата все считают погибшим, разве это можно было бы назвать благодеянием? А с другой стороны, что было хорошего в том, узнай отец, что его брат жив и здоров, но отвернулся от общества, предпочитая жить в дикой глуши с женщиной, отвергнутой обществом? Единственное решение, которое он придумал, показалось ему одновременно правдивым и не таким безжалостным в своей откровенности. Он напишет, что дядя Мэтью жил в Галифаксе, удачно ведя дела, вплоть до 1791 года, когда он решил перебраться куда-то в глубь Канады. Тогда у отца сохранялась хотя бы надежда.
Дверь скрипнула, вошел дядя, держа в руках какой-то предмет, завернутый в мешок.
– По всей видимости, ты последний из Киддов, с кем я встречаюсь, – сказал он приглушенным голосом. – Я рад, что им оказался ты, а не кто-нибудь другой. – Взгляни сюда…
Дядя развязал мешок. Внутри лежало что-то тяжелое, черное, похожее на обломок скалы. Однако, процарапав черную грязь на его поверхности, Том увидел тусклый металлический блеск Золото. Удивленный Том прикинул на руке вес самородка и удивился его тяжести.
– Скатился в лощину несколько лет тому назад, когда я преследовал зверя. Там оно лежит, но мне оно не нужно. Принеси я самородок в город, так и глазом моргнуть не успеешь, как сюда повалит народ, опустошая леса и убивая друг друга. Я никогда больше не ходил туда, оставил все там нетронутым, все как было изначально. Но ты возьми его. Сделай себе из него что-нибудь особенное, такое, чтобы напоминало о твоем дяде Мэтью в канадской глуши.
Глава VIII
Матросы втаскивали на борт тяжелые, словно каменные, бутыли, в которых хранилось еловое пиво. Адмирал Вэндепут полагал, что выпивка играет немаловажную роль для поддержания здоровья и настроения людей его эскадры.
– Ничего, я заставлю этого плута попотеть, или бросьте меня за борт, если я не прав, – писклявый голос мичмана звучал неубедительно.
«Мичману следовало бы выбирать более обходительный тон, разговаривая с людьми», – подумал Кидд и раздраженно отошел. Он опять заглянул в коридор кают-компании. Адамc обещал его сменить, но так до сих
