путешественников, посвятивших этому эксперименту свою жизнь. Снова сходство между Маргарет и мумией, усиленное ещё в большей степени её собственной необычной бледностью, увеличивало странность эксперимента. Когда все было окончательно подготовлено, прошло ещё три четверти часа, потому что все наши действия были тщательно продуманы. Маргарет подозвала меня, и я вышел вместе с ней, чтобы принести в комнату Сильвио. Он подошёл к ней мяуча. Она подняла его на руки и передала мне, а затем совершила поступок, который странно тронул меня и остро напомнил о безнадёжности дела, затеянного нами. Одну за другой она старательно погасила свечи и поставила каждую на её обычное место. Когда она закончила с этим, то сказала мне:
– С ними теперь все покончено. Что бы ни наступило – жизнь или смерть – отныне не будет причин для их использования.
Затем, взяв Сильвио на руки и прижимая его к груди, от чего он начал громко мяукать, Маргарет вышла. Я, уходя, осторожно прикрыл за собой дверь, чувствуя при этом сильное волнение – уже не оставалось путей к отступлению. Затем мы надели респираторы, и каждый занял своё место, согласно заранее предписанному плану действий. Я должен был стоять возле выключателей электрического света у двери и быть готовым включить или выключить свет по указанию мистера Трелони. Доктор Винчестер расположился позади дивана, так, чтобы не оказаться на пути между мумией и саркофагом; он должен был следить внимательно за тем, что будет происходить с Царицей. Маргарет находилась рядом с ним: она держала Сильвио, готовая положить его на диван или рядом с ним, когда будет в состоянии правильно обдумать ситуацию. Мистер Трелони и мистер Корбек должны были зажечь светильники. Они уже стояли наготове с паяльниками, глядя на стрелки часов, приближавшиеся к цифре четыре
Удары серебряного колокольчика в часах, казалось, поразили наши сердца, подобно звукам труб перед Страшным Судом. Один! Два! Три!
Перед третьим ударом фитили египетских ламп были зажжены, и я выключил электрический свет. В полумраке разгорающихся светильников и после выключения электрического света комната и все, что было внутри неё, приобрело зловещие формы; казалось, в одно мгновение все в ней изменилось. Мы ждали событий с учащённым сердцебиением. Я слышал, как бьётся моё сердце, и мне казалось, что я слышу, как бьются они у остальных.
Следующие секунды, наверное, летели на свинцовых крыльях. Казалось, приостановился весь мир. Фигуры остальных людей в комнате были едва различимы, и выделялось лишь белое платье Маргарет. Толстые респираторы, которые мы все надели на себя, увеличивали странность нашего вида. На фоне слабого свечения ламп вырисовывались квадратная челюсть мистера Трелони и смуглое бритое лицо мистера Корбека Глаза доктора Винчестера сверкали, как звезды, а у Маргарет, казалось, сияли, словно чёрные солнца. Глаза Сильвио светились, как изумруды.
Неужели эти лампы никогда не разгорятся как следует?
Всего через несколько секунд они разгорелись. Спокойный, устойчивый свет, с постоянно увеличивающейся яркостью, изменял свечение от синего до хрустально-белого. Так продолжалось в течение двух минут без всяких изменений со стороны шкатулки; пока наконец вся она не начала слабо светиться. Сведение усиливалось и усиливалось, пока шкатулка не превратилась в сверкающую драгоценность и затем стала казаться живым существом, главным смыслом жизни которого было свечение. Мы ждали и ждали, а наши сердца почти остановились.
Вдруг совершенно неожиданно раздался звук, похожий на маленький заглушённый взрыв, и шкатулка поднялась от поверхности стола на несколько дюймов; не было возможности сомневаться в этом, так как вся комната вся комната была залита светом. Наконец одна из крышек поднялась медленно над другой, словно сдаваясь под давлением сил равновесия. Шкатулка продолжала испускать свет, из неё начал выделяться тонкий зеленоватый дымок. Я не смог точно определить характер его, но даже через респиратор ощущал странный острый запах. Затем дым стал сгущаться, и плотность его клубов настолько увеличилось, что в комнате наступила почти полная тьма. У меня появилось непреоборимое желание броситься к Маргарет, которую я продолжал видеть сквозь дым – она стояла позади дивана рядом с доктором Винчестером. Затем я увидел, как доктор Винчестер упал. Он оставался в сознании: размахивал рукой, как бы запрещая любому приближаться к себе. В это время фигуры мистера Трелони и мистера Корбека стали совсем неразличимыми в дыму, который окружил их плотными валами, и я потерял их из виду окончательно. Шкатулка продолжала светиться, а лампы постепенно уменьшали своё излучение. Сначала я подумал, что их свет переборол плотный чёрный дым, клубившийся в помещении, но вдруг заметил, что они, одна за другой гаснут. Они и должны были прогореть быстро при том количестве свирепого и живого пламени, которое им удалось произвести.
Я ждал, что в каждое будущие мгновение услышу команду включить свет, но приказа не поступало. Я ждал и глядел с мучительной интенсивностью на катящиеся клубы дыма, все ещё вырывающиеся из светящейся шкатулки, в то время как лампы гасли одна за другой.
В конце концов горящей осталась только одна лампа. И она давала тускло-голубой, мерцающий свет. Единственный эффективный свет в комнате исходил от сияющего саркофага. Я продолжал пристально наблюдать за Маргарет; все моё беспокойство теперь сосредоточилось на ней. Я мог видеть только её белое платье за спокойной, белой, укрытой простыней фигурой, лежащей на диване. Сильвио был встревожен, его жалкое мяуканье было единственным звуком, слышным в комнате. Глубже и плотнее становился чёрный туман, а его запах начал действовать не только на мои ноздри, но и на глаза. Теперь количество дыма, выходящего из шкатулки, кажется, начало уменьшаться, а сам дым стал менее плотным. На другой стороне комнаты я заметил, как что-то белое движется в том месте, где стоял диван. Произошло несколько движений у меня на глазах. Я успел только заметить быстрое отражение чего-то белого сквозь плотный дым в слабеющем свете; теперь свечение шкатулки начало быстро слабеть. Я все ещё слышал Сильвио, но его мяуканье раздавалось откуда-то снизу вблизи меня, а моментом позже он жалобно стал карабкаться вверх по моей ноге.
Затем исчезла последняя искра света, и сквозь египетский мрак я смог увидеть слабую линию белого цвета вокруг оконных ставен. Я почувствовал, что пришло время заговорить, поэтому стащил с лица респиратор и вскрикнул:
– Должен ли я включить свет?
Ответа не последовало, поэтому, пока густой дым вовсе не удушил меня, я крикнул снова, но более громко:
– Мистер Трелони, должен ли я включить свет?
Он не ответил, но с другой стороны комнаты я услышал голос Маргарет, звучащий прелестно и звонко, словно колокольчик:
– Да, Малькольм!
Я повернул выключатель, и электрические лампы вспыхнули. Но они оказались лишь тусклыми точками света в тумане тёмного дыма. В этой густой атмосфере трудно было добиться эффективного освещения. Я
