знаю, как их объяснить. Они могли быть нанесены текстильным станком, но такое предположение нелепо. Можно считать, и пределы вероятности допускают это, что их нанесло дикое животное, имей оно возможность заточить себе когти. На мой взгляд, это же абсурдно. Кстати, нет ли здесь, в доме каких-либо необычных домашних животных, наподобие сумчатой куницы?
Мисс Трелони улыбнулась печальной улыбкой, при виде которой у меня кольнуло в сердце, и ответила:
– Ах, нет! Отец не любит животных в доме, разве что мёртвых и превращённых в мумии. – Это прозвучало с оттенком горечи или же ревности. – Даже мой бедный котёнок нежеланный гость в доме, и, хотя он самый милейший и послушный кот на свете, его пребывание в доме напоминает условное и ему не позволено находиться в этой комнате.
В то время, как она говорила, послышался слабый звук: кто-то дёргал дверную ручку. Лицо мисс Трелони мгновенно просветлело. Она метнулась к двери, бросив на ходу:
– Это он. Это мой Сильвио. Он встаёт на задние лапы и теребит дверную ручку, когда хочет войти в комнату. – Она открыла дверь, обращаясь к коту, словно к ребёнку: – Хочешь к маме, малыш? Войди же, но изволь остаться с нею!
Она подняла кота на руки и вернулась. Определённо, это было восхитительное животное. Шиншилловый серый «перс» с длинной шелковистой шерстью: поистине важный зверь с надменными манерами, несмотря на мягкость, и с могучими лапами, цепко стоящими на земле. Хозяйка продолжала ласкать его, но он вдруг вывернулся, как уж, и выскользнул из её рук. Перебежав через комнату, он встал напротив низкого стола, на котором стояла мумия животного, и начал мяукать и рычать. Мисс Трелони мигом бросилась к нему и вновь подняла на руки, несмотря на попытки вырваться и толчки задних лап. Впрочем, он не кусался и не царапался, очевидно питая любовь к своей прекрасной хозяйке. Едва оказавшись у неё на руках, он смолк, и она шёпотом принялась выговаривать ему:
– Что за несносный Сильвио! Ты нарушил слово, которое дала за тебя мама. А теперь пожелай доброй ночи джентльменам и отправляйся в комнату мамы!
С этими словами она протянула мне кошачью лапу для пожатия. Повиновавшись, я не мог не восхититься её величиной и красотой.
– Его лапа напоминает боксёрскую перчатку, полную когтей, – заметил я, и девушка улыбнулась.
– Так и должно быть. Вы не заметили, что у моего Сильвио семь пальцев, смотрите!
Она раскрыла лапу и в самом деле, на ней было семь отдельных когтей, каждый словно в нежной, подобной скорлупе, оболочке. Я нежно погладил лапу, из неё высунулись когти, и один из них случайно – потому что кот не сердился и мурлыкал – вонзился мне в руку. Я отдёрнул её, и у меня невольно вырвалось:
– Э, да у него когти как бритвы!
Доктор Винчестер, подойдя к нам поближе, наклонился и осмотрел кошачьи когти. Услышав моё восклицание, он резко охнул.
Я услышал, как у него перехватило дыхание. Пока я ласкал уже успокоившегося кота, доктор отошёл к столу и, вырвав лист промокательной бумаги из блокнота для записей, вернулся. Положив бумагу себе на ладонь, он коротко извинился перед мисс Трелони, поместил на него кошачью лапу и прижал её другой рукой. Похоже, надменному коту не понравилась эта фамильярность, и он попытался убрать лапу. Это явно совпало с желанием доктора, потому что одновременно кот выпустил когти и проделал несколько прорезей в мягкой бумаге. Затем мисс Трелони унесла своего любимца. Через пару минут она вернулась со словами:
– Невероятно странная история с этой мумией! Когда Сильвио пришёл в эту комнату впервые, – ведь я взяла его котёнком, чтобы показать отцу, – он проделал тот же путь. Он вспрыгнул на стол и попытался поцарапать или укусить мумию. Это так рассердило отца, что он наложил запрет на беднягу Сильвио. Лишь условное разрешение, полученное через меня, удержало его в доме.
Пока девушки не было в комнате, доктор Винчестер снял повязку с кисти её отца. Теперь рука была вполне чистой и отдельные порезы выступали на ней ярко-красными линиями. Доктор сложил бумагу поперёк линии проколов, сделанных кошачьими когтями, и наложил её на рану. Сделав это, он торжествующе поднял глаза и поманил нас к себе.
Прорези в бумаге соответствовали ранам на кисти! Объяснение было излишним, и он лишь добавил:
– Мастеру Сильвио лучше было не нарушать своего слова!
С минуту мы помолчали. Вдруг мисс Трелони сказала:
– Но Сильвио не было здесь прошлой ночью!
– Вы уверены? И смогли бы доказать это в случае необходимости?
Она чуть помедлила, прежде чем ответила:
– Я уверена в этом, но, боюсь, это трудно доказать. Сильвио спит в корзине в моей комнате. Я определённо положила его туда прошлой ночью: отчётливо помню, как укрыла его одеяльцем и подоткнула края. Сегодня утром я сама вынула его из корзины. И, конечно, я не замечала его здесь, хотя это не имеет большого значения, так как я очень беспокоилась о бедном отце и была слишком занята, чтобы замечать Сильвио.
Доктор покачал головой и несколько печально заметил:
– Во всяком случае, доказать что-либо бесполезно. Любой кот на свете уже очистил бы следы крови со своих лап и успел бы сделать это сотню раз за истёкшее время.
Мы снова замолчали, и вновь молчание прервала мисс Трелони:
– Но, по-моему, бедняга Сильвио все же никак не мог поранить отца. Моя дверь была закрыта, когда я впервые услышала шум, а дверь отца была закрыта, когда я прислушалась к ней. А когда я вошла, рана уже была нанесена, так что она должна была появиться до того, как туда мог попасть Сильвио.
Это рассуждение имело достоинство, особенно для меня, как для барристера, поскольку оно могло удовлетворить присяжных. Я получил явное удовольствие, когда с Сильвио была снята вина, – возможно,
