искрит!
(Впоследствии выяснилось, что загадочный шнур был приделан неизвестно зачем. Похоже, для красоты. К работе Машины он отношения не имел – она действовала что с ним, что без него – одинаково).
Жена тут же ткнула в первую попавшуюся кнопку. Машина взревела и затряслась, как припадочная.
– Сдурела? – завопил муж. – Гляди, куда тычешь!
– А дверка не открывается, – снизу послышался тоненький капризный голосок. – Я дергаю, а она не открывается. Тут душно!
Только этого еще не хватало – оказывается, Юлька протиснулась вслед за матерью.
Машина тряслась минут пять. Потом затихла. Внутри пахло горелым.
Громушкин нажал на ручку двери, она повернулась, и дверь преспокойно открылась, даже не скрипнув.
– Ну, слава Бо… – начал было глава семьи, выходя наружу. Но осекся, озираясь по сторонам. За ним вышла вспотевшая жена и остановилась, как вкопанная. Пейзаж, их окружавший, был как будто знакомым и вместе с тем… незнакомым. Высокая, точно никогда не кошеная трава, деревья… Лес, как лес, а все же…
– Это ж наш участок! – воскликнула Юлька. – Только, будто мы ничего тут и не строили. И сзади дома тоже нет, где Поповы…
Ни сзади, ни спереди, ни рядом никаких строений, действительно, не было видно. А так, и верно, похоже на место, где стояла дача. Поляна, с нее должен быть спуск к ручью, а там сухой лес, где чертовы грибники вечно оставляют свои тачки, чтобы бродить по соседним холмам. Да чего там бродить, натуральная помойка, всюду мусор – не то что грибов, мха уже не осталось – вырвали, сволочи. А когда-то хорошее было место.
Все это мелькнуло в голове Громушкина, на пару секунд перебив беспокойство от того, куда же пропала дача с гаражом, газон перед ней, высокий забор. Что это все означает и как вернуться в начальное, так сказать, состояние?
А Юлька уже бежала вниз к ручью. За ней, растерянно переваливаясь в домашних шлепанцах на каблуках, брела мадам Громушкина. Двинулся и сам – не пускать же слабый пол одних черт-те куда. Ох, Гурвич, ох, зараза, втюхал покупочку!
Вниз всегда вела тропка, но здесь ее не оказалось, пришлось идти по пояс в траве. Ручей, однако, был на своем месте, и это почему-то успокоило Громушкина.
'Дорогу назад не утерять бы… – подумал он и тут же себя успокоил: – Да нет! Места все знакомые. Вот и лесок, только проклятых автомобилей ни одного, тихо. Правда, сегодня будний день, а они – по выходным… Но мусор-то куда подевался? Все эти банки с бутылками – как корова языком. Чистый зеленый мох…'
– Мама! Папа! Грибы! – закричала дочка.
– Белые! – подхватила жена. – Да сколько!
Громушкин сделал шаг и чуть не раздавил здоровый боровик. Наклонился, сорвал – чистый! А рядом… Рядом еще один и целая колония мелких, крепеньких – такие мариновать…
– Их тут миллион! – кричала дочь. – Папа, а мы корзинки не взяли.
– Сними юбку и собирай в нее, – откликнулась мать. – Вот, давай я завяжу подол, будет мешок.
Сама она была уже раздета, без халата, в одном белье. А халат, превращенный в тару, наполнялся грибами. Громушкин, крякнув, стащил футболку с надписью DIGITAL и тоже принялся наполнять, ругая себя, что не захватил ножа – обрезать грибы. Хотя кто мог думать про грибы, забираясь в Машину?
– Брать только белые! – крикнул он.
– А у меня тут такие подосиновички, прелесть! – отозвалась Юлька. – Не брошу!
Голосок ее доносился уже издалека, и отец забеспокоился.
– Иди сюда. Заблудишься, слышишь?
– Иду-у! – Отозвалась послушная дочь. – Мне и так уже класть некуда.
Из-за куста появилась жена в трико и бюстгальтере. На плече она несла здоровый мешок.
– Ну, затоварились… – она опустила мешок на землю. – Теперь до ночи чистить – не перечистить. Крупные пожарим, а мелочь…
– Да погоди ты! – вдруг обозлился Громушкин. – Надо сперва домой попасть. А то будем тут куковать на пустом месте. Черт ее знает, Машину эту…
Они поднялись к поляне. Машина стояла там, где ее оставили.
– Заходи в кабину! – велел он своим. – Да мешки кладите аккуратно, помнете.
Все же хозяйственник в нем жил и в такой напряженный момент. Все трое втиснулись в кабину, закрыли дверь, и Громушкин стал внимательно рассматривать кнопки, 'вкл'…
– А на эту ты нажимала? – спросил он жену, не притрагиваясь, однако, к кнопке.
– А как же! Сперва на нее, а потом… потом уж не помню… – ответила та виновато.
– Бестолочь, – констатировал муж. И добавил: – Вот тут есть еще 'назад'. Попробуем…
Он надавил на кнопку. Машина тут же заревела, затряслась и через несколько минут затихла.
– Ну… помоги, Господи! – прошептал Тимофей Алексеевич. И открыл дверь.
Господь таки помог: Машина как ни в чем не бывало стояла на громушкинском участке возле гаража. Все кругом было своим, родным – и газон, и забор, и дача. И дом Поповых сзади, за живой изгородью.
– Уф-ф… – Громушкин выбрался на воздух. – Повезло. Не сподличал Гурвич. А только откуда наш-то Витек знал про такое чудо?
– А он все знает! – безапелляционно произнесла дочь. – Витька до того умный – ужас!
Жена как ни в чем не бывало деловито тащила мешки с грибами в дом, бормоча про себя: 'Рассортировать… Крупные пожарить, как раз ребенок приедет, ко дню рождения. Грибов-то нигде не купишь, лето нынче для грибов плохое… А маленькие – в маринад!'.
– Тима! У нас уксус есть? И гвоздика?
– У нас есть все, – гордо ответствовал глава семейства, обдумывая, куда же все-таки носила их Машина и что это вообще за Машина, что умеет и как ее можно использовать для дела. Грибы – оно, конечно… Но должен же быть еще какой-то толк… И с Витькой надо поговорить – хотя для него покупали, а вещь серьезная, не для пацана. Вот подрастет, получит автомобильные права…
Дочь будто подслушала:
– Пап! Я вот там на все смотрела. Получается, вроде наше место – и не наше. Дуб, что на холме, пониже ростом, а елки, ну, старой, что ты все хочешь спилить, чтобы солнце не загораживала, вовсе нету. Вместо нее – какой-то хлыстик, кро-ошечная такая елочка. А сколько лет живут елки?
– Не знаю, – отмахнулся отец. Но, вспомнив, что с детьми надо быть педагогичным, добавил: – Наверное, лет сто. Дуб – тот долго живет.
– А Витя говорил, что елка – как человек. Вот, помнишь, ты елочку показывал – сказал, что посадил, когда я родилась. Так сейчас она как раз с меня!
