одевались хотя бы в пушкинское время. А начать решил именно с великого поэта. Уж за его-то изданные при жизни книги, поди, заплатят по полной.
Юле нравилась любознательность брата, хотя и мелькали у нее разные догадки, ни о чем не спрашивала, без слова находила для него нужную литературу, объяснила, что книги Пушкина уж точно продавались в лавке Смирдина на Невском, дала прочесть биографию поэта, самую простенькую, для школьников. Витя все мотал на ус, а что и записывал.
Параллельно восстановил знакомство с маминой старой приятельницей, костюмершей, носил ей тортики к чаю, старуха млела. А просить у нее он пока ничего не просил – не время.
Еще когда возился с Машиной, не вполне ее освоив, произошел один инцидент. Занесло Витю в двадцатые годы нынешнего столетия, куда он вовсе не рвался. Дело было под вечер, стемнело, и на фоне черного неба он увидал языки пламени. Полыхало – будь здоров! И как раз в той стороне, где стояло некогда село и церковь, которую Витя однажды навестил. Он подумал, что, судя по всему, там пустили 'красного петуха', да не крестьяне, а большевики, которые церковь-то уж точно не пощадили. Так что нет ее больше. И старикана того… И от этой мысли Вите почему-то стало легче на сердце.
Ему не нравилась бумажка, приклеенная к стене Машины, где было сказано о 'нежелательных контактах с аборигенами'. Без контактов его план летел к чертям. Но потом перечитал бумажку и решил, что 'запрещены' и 'нежелательны' – две большие разницы. Можно и пренебречь, ради полезного дела, это папаня вечно страхуется.
Следующей проблемой было добраться от дачного поселка до Петербурга, железной-то дороги при Пушкине еще не было, и такси не вызовешь. Даже извозчика.
Однако и тут отыскался выход – в полутора километрах в те времена проходил, оказывается, тракт (теперь – шоссе), а по нему ездили на почтовых от станции до станции, где меняли лошадей. Витя прочитал рассказ 'Станционный смотритель', потом узнал, что до ближайшей станции тридцать минут пешком, и был почти готов к осуществлению своего плана. На станции, сообщила сестра, уже догадавшаяся о его замысле, можно нанять лошадей, нужны только деньги – раз едешь не по государственной надобности, надо самому оплачивать прогоны. Это раз. А второе – необходим документ, подорожная, где указано, кто куда едет и зачем. Все это решалось. Несколько ассигнаций того времени Виктор одолжил у знакомого нумизмата, который был, ко всему, и библиофилом, так что Витька знал давно и доверял. А подорожную сделали Юлька с Михаилом, которым пришлось-таки сказать все, как задумано. В архиве сняли ксерокопию с какого-то документа, с этим помог Мишкин отец-профессор, у него в архиве имелись знакомые. А зачем детям эта бумага – ему было без надобности. Но ксерокопии было мало, нужен был документ солидный. Это сейчас любые бумаги – дипломы, свидетельства – хоть о браке, хоть о разводе, хоть пенсионное удостоверение, а хоть пропуск куда угодно – заплати и изготовят в лучшем виде. Тогда, конечно, было сложнее. Но не для Вити с его знакомствами. Нашел умельцев. Можно было, конечно, напечатать и деньги, вряд ли какой станционный смотритель отличил бы от настоящих. Но все же Витек побоялся – это уже преступление, не хватало еще в прошлом-то веке в ихнюю тюрягу загреметь!
А способ попадать с дачи в столицу он потом не раз использовал.
Еще, сказала сестра, ты должен хотя бы представлять, как выглядел Петербург в то время, как были одеты люди, вообще – что ты увидишь, оказавшись с центре. Ты хоть что- нибудь читал? 'Невский пропект' Гоголя помнишь?
Витек ничего не помнил и не читал, на лишние занятия времени не было.
– Вот, – сказала сестра, протягивая ему книгу, – 'Невский проспект', прочти внимательно.
И Витек послушался, пролистал. Узнал, кстати, что многие носили тогда усы, значит вместе с подходящим прикидом надо достать где-нибудь в гримерной усы и приклеить. Представлял он теперь и что увидит, выйдя на Невский. Чтоб не шарахаться и не глазеть по сторонам, разиня рот.
Оставалось добыть деньги. Не на дорогу, а чтобы купить, что наметил. Витек пошел в сберкассу, закрыл один из своих вкладов, совершил вояж по ювелирным, где золото уже начало исчезать, но ему – пара пустяков обаять девчонок-продавщиц, и они из-под прилавка достали ему несколько дорогих и красивых украшений с настоящими камушками. Можно было, конечно, все это сделать и через отца, но вводить того в курс Витек не собирался. Раскудахчется насчет авантюризма и, опять же, будет дрожать, как бы не испортили его любезную Машину.
И вот, получив подробную консультацию сестры – в обмен на обещание как-нибудь, ну хоть разочек! взять ее с собой – 'ведь я же будущий историк, пойми, для тебя это способ нажиться, а у меня научный интерес!' – Витек в приличном сюртуке, взятом-таки у костюмерши (она же принесла и шикарные усы), в панталонах, сюртуке, жилете, с тростью в одной руке и шляпой в другой – весна, солнце уже припекает, и кое-кто из мужчин без головных уборов, – Витя солидно вышагивает по Большой Морской, а мимо с грохотом – коляски, кареты, а в них шикарные дамы с кавалерами, по тротуару тоже движется довольно нарядная толпа. Несколько раз Витя поймал на себе изумленные взгляды, видно, было в его одежде что-то… не совсем то. Может, прическа? Да плевать! Сожрут! А вообще-то никто особо не пялился. Да и не до прохожих ему, спросить бы, где продают золотые украшения, так ведь они же, поди, шпрехают по французски, а Витя в школе английский изучал. А и фиг с ним! Пусть он будет приезжим. Англичанином. При том – глуховатым, чтобы в случае чего переспросить.
В дорогие магазины с иностранными вывесками он не заходил, нашел в одной из боковых улочек полуподвал, на вывеске которого были изображены обручальные кольца. Спустился.
За прилавком сутуловатый, какой-то криворотый мужик, похожий на еврея… интересно, разрешали им тогда жить и торговать в центре столицы? Эх, Юльку бы сюда. И французский они с профессорским Мишкой изучают, профессор-то, кроме своих латыни-греческого, знает кучу языков… А фиг ли толку? Ох, да не до него сейчас, лезет в голову всякая хрень!
Молча Витек выложил на прилавок две брошки и кольцо с аметистом. Сутулый глянул, поднес к правому глазу, куда было вставлено стекло, что-то вроде лупы, зацокал языком и что-то забормотал, а что – непонятно. Витя (глухой англичанин) приставил к уху ладонь и громко сказал: 'Don't understand you'.
И еще добавил – 'мусью'. Для вежливости. 'Мусью' закивал, засуетился, сбегал, оставив товар на прилавке, куда-то в недра своей лавчонки, вернулся и положил перед Виктором три ассигнации, а золотишко подгреб к себе. Витек пошел к дверям, а тот ему вслед все кланялся и кланялся, не иначе, надул. Да фиг с ним, первый блин всегда комом, Витек сам виноват, не выяснил, почем у них тут золото.
По Большой Морской вышел на Невский проспект. Тут публика была еще наряднее, плохо одетых вообще не видать. Гоголь точно отметил – дамы все в замысловатых шляпках – и каких только нет! Талии тоненькие, видно, утянуты в корсеты. А какие платки на шеях – тонкие, легкие, всех тонов и расцветок. Мужчины – точно – в основном при усах… Вообще атмосфера праздничная. Правильно написал Гоголь, что пахнет здесь одним гулянием!.. А вон и лавка Смирдина, про которую сестрица говорила. Книги, как выяснилось, стоили дороговато, но и не так, чтобы слишком. Удалось, не вступая в разговоры, тыча пальцем в то, что нужно, купить желанного Пушкина, несколько изданий. Прижизненных, понятно, поэту еще жить да жить! В общем, все вышло даже проще, чем ожидал Витек. До станции, где сел на лошадей, добрался на извозчике. Пока от станции тащился пехом через лес до своего участка, хлынул дождь, и вся бутафорская одежда начала расползаться, черт ее дери! Не попортить бы книги.
Но на такой случай Витек захватил и спрятал, заткнув сзади за пояс, так что не заметно, кусок полиэтилена. Им и прикрыл.
В следующий раз надо не бояться, зайти там у них в магазин готового платья. Плащ какой-нибудь прикупить, в каких они там ходили. Вот что бы он делал, если бы этот чертов дождь обрушился прямо на Невском и весь его наряд на глазах у толпы развалился? Да… Придется-таки брать с собой сестру, без нее да без французского в таком деле не обойтись.
