– Тенерифе. Лето семидесятого, – сказала она. – Это было, когда мы уже ждали Роара. А вот это в сентябре, когда мы поехали в горы. Юнас получил недельный отпуск, а я уже была у врача и все знала. Мы были так счастливы.
Я посмотрел на фотографию. Не считая одежды и обстановки, это была точно такая же фотография, как и первая. Они в горах, справа позади низенькая каменная избушка. По-осеннему блеклые травы и ярко- синее небо над головой. Ветер развевает волосы Венке. Оба одеты в теплые свитеры и улыбаются, улыбаются.
Волосы у Венке тогда были светлее и длиннее, а у Юнаса густые полудлинные. На обеих фотографиях он был в темных солнечных очках. Лицо приятное, с крупными чертами. Он был широкоплеч и производил впечатление человека спортивного.
Венке листала дальше, мелькали новые фотографии. Она с Юнасом где-то на празднике; он обнял ее за плечи и улыбался в объектив, а непослушная прядь волос упала на лоб. Вот они танцуют и смеются. Потом Венке одна на Флеене – сфотографирована своим любимым мужем. Юнас в день 17 мая [9] перед украшенным флагом деревянным домиком где-то в горах: все та же улыбка, только волосы подстрижены покороче.
Она переворачивала страницы, ища фотографии Роара. Вот он, крошечный малыш на пеленальном столике, в кроватке. А здесь самостоятельно сидит на стуле, но еще не в состоянии фиксировать на чем- либо свой взгляд. Роар в саду с пышно цветущими фруктовыми деревьями и синими горами, виднеющимися вдалеке по другую сторону фьорда (скорее всего, Хардангерфьорда), он тянет руки к пожилой седой женщине и молодому человеку с темными волосами. Семейный снимок в том же саду: деревянная садовая мебель, выкрашенная в белый цвет, взрослые и дети разных возрастов выстроились, как на школьной фотографии, а Венке держит Роара на руках.
– Это дома, – сказала она.
Раздался звонок в дверь. Венке бросила взгляд на часы и посмотрела на меня.
– Открыть? – предложил я.
– Нет, я сама.
Я остался в гостиной с альбомом на коленях и прислушался. Из-за прикрытой двери ее слов было не разобрать. Я еще раз перелистал альбом, чтобы найти фотографии, сделанные «до Юнаса», когда Венке еще заплетала волосы в косички и лицо ее было полудетским и круглым. На одной из фотографий она влюбленно смотрела на молодого человека со светлыми, курчавыми, развевающимися от ветра волосами. На нем была белая расстегнутая у ворота рубашка, и от этого казалось, что ему жарко. Веселое лицо с открытой улыбкой, но фигура позволяла предположить, что с годами он располнеет. На другой фотографии Венке шла по проселочной дороге, держась за руки с худощавым темноволосым юношей, на голову выше ее. Он был в темном костюме и белой рубашке с галстуком. На Венке светлое цветастое платье с широкой юбкой. Она, смеясь, смотрела на того, кто снимал их, и что-то говорила ему.
Каждый из этих молодых людей был тем, кого Венке могла выбрать вместо Юнаса. Они, по-видимому, заслуживали большего, чем остаться лишь парой фотографий в старом альбоме, парой снимков забытой жизни.
Хлопнула входная дверь, и Венке прошла на кухню.
– Пустяки, – бросила она, вернувшись ко мне в гостиную.
Она опять уселась на подлокотник и грудью оперлась о мое плечо. Я закрыл альбом, положил его на стол и допил оставшееся вино.
– Ну, мне пора, – сказал я и снизу вверх посмотрел ей в лицо.
– У меня есть еще бутылка, – проговорила она, глядя на меня большими влажными глазами.
– Не думаю, что это…
Она вздохнула.
– У тебя такой печальный вид, – сказал я. – Не грусти. Все обойдется. Завтра утром я заеду поговорить со здешним руководителем молодежи. И если не возражаешь, потом загляну.
Она кивнула.
– Я должен убедиться, что все в порядке, – добавил я.
Венке грустно улыбнулась, и я встал, она не поднялась. Я протянул руку и осторожно погладил ее по голове.
– Печаль украшает Венке Андресен, – произнес я сам для себя.
Она подняла голову, и наши лица оказались на одном уровне. Ее губы дрожали. Я наклонился и поцеловал ее, осторожно, как целуют малышей. Но тут наши губы потянулись навстречу друг другу и приоткрылись. Она всем телом прильнула ко мне, и я почувствовал ее тепло, почувствовал ее пальцы на моих плечах и потом выше, на затылке. Я зажмурился и поплыл куда-то в тридцатисекундном сне-мечте, сказочном сне Спящей красавицы. Но страшная картина внезапно прервала этот сон: я увидел связанного по рукам и ногам, брошенного в темноте Роара. Я напрягся и открыл глаза. Глаза Венке были все еще закрыты, и я осторожненько высвободился из ее объятий и быстро пошел к двери.
В прихожей оковы волшебства спали, и Венке не осмеливалась взглянуть на меня. Она стояла смущенная, похожая на подростка и, казалось, готова была спрятаться за дверной косяк.
Я надел куртку и поспешил к выходу.
– Мы еще увидимся… Венке, – сказал я и не узнал своего голоса.
Она кивнула и наконец посмотрела на меня. Глаза ее стали почти фиолетовыми от удивления, испуга или от чего-то еще. Теперь уже не верилось, что оттуда вылетят птицы. Казалось, что глаза эти ведут в темные тоннели, потайные подвалы, в опиумные погребки или глухие деревеньки, спрятавшиеся далеко в джунглях.
Я натянуто улыбнулся и, прикрыв эти глаза входной дверью, вышел на балкон, на лифте спустился вниз, сел в автомобиль и поехал своей дорогой. Очнулся я уже в городе.
