Новый муж, который тоже знал слова, вспомнил продолжение, про то, «как молоды мы были, как искренне любили…», не выдержал и прыгнул в окно ресторана, на уровне третьего этажа.
У К.У. замерло сердце, он не подозревал, что ресторан стоит на скале и внизу море.
Бывшая жена даже не дрогнула – она знала, что новый в прошлом спасатель и ныряльщик. Он уже демонстрировал такие трюки для гостей.
Через десять минут он вернулся, попросил чистую скатерть у официантки и обернулся в нее, как в тогу. Опять выпили, но поэт твердо решил, что ночевать с ним в одном доме он не будет.
Рассчитались мокрыми деньгами, и гость уехал в Коктебель, где его ждал Серега Цигаль, художник- анималист, кулинар и писатель с усами лейб-гусара Преображенского полка. Он жил в Коктебеле в окружении своих родственников Цигалей-Шагинян в домике, купленном еще Мариэттой Шагинян, написавшей шикарное фэнтези «Месс-менд» и много книжек о Ленине, в которого была явно влюблена.
В Коктебеле его приняли тепло и сердечно. Серега готовил и наливал, все были старыми знакомыми – из новых только рыжий кот, явно претендовавший на роль фаворита.
В один из дней К.У. бродил у отрогов Карадага, пил из горла херес и любовался красотами Киммерии, вдохновившими Волошина на чудесные акварели и стихи вместо подписей под картинами.
Когда он вернулся в гостеприимный дом, все в доме обсуждали новость дня – рыжий кот съел три нормы вискаса. Хотели бежать за ветеринаром, но К.У. все объяснил.
– Вы меня плохо кормите, – скромно потупил взор поэт, – вот я и занял у кота корму для путешествия в горы.
Цигаль обиделся за кота и ушел спать.
Утром поэту собрали дорожную корзинку, и он отбыл в Симферополь. Приехал он туда поздно, на самолет не попал и сел в поезд, в последний вагон. Пока он шел до своего СВ, его десять раз останавливали разные пассажиры, принимая за разносчика – в корзинке у него были два хереса, два пива, пять хвостов воблы и фрукты. Люди не понимали, почему он это не продает. В седьмом вагоне его даже пытались побить, но он убежал.
Добежав до своего места в СВ, он съел кое-что из корзинки и затих на своей полке. Спать было невозможно – кондиционер в вагоне имелся, но он работал своим ветром на таинственный груз, который везли проводники. К.У. предположил, что в ящике под вагоном везут труп и, чтобы он не испортился, все силы вагонного кондиционирования направили на него, забыв о живых пассажирах.
В Мелитополе была стоянка, он вышел и пересел на фирменный «Иван Тургенев». А на чем еще ехать в Москву поэту!
На перроне станции Мелитополь продавали пирожки. Ассортимент был широкий: с ливером, картофелем, капустой и печенью. Вместо безобидной капусты и картошки он, как поэт, решил сыграть в русскую рулетку и закрытыми глазами выбрал с печенью. Взял пару и сел в «Тургенев». Рядом в купе оказался избитый до синевы армянский мужчина, член сборной по борьбе без правил из клуба «Арарат». В соседнем купе ехали на соревнования по версии ХХХХ еще три армянских богатыря с разными телесными повреждениями, полученными в неравной борьбе с местной гопотой в дискотеке «Маятник».
Квартет борцов без правил пришел на дискотеку, и им наварили по своим правилам худые и нетвердо стоящие на ногах люди без цепей и бит. Били толпой и победили четырех Ван-Даммов, не зная их статус в мировой квалификации.
К.У., как человек толерантный, поделился остатками корзинки – первый пирожок с печенью ушел раненому, второй спящей бомбой он съел сам.
Когда поэт ввалился с вокзала в свое бунгало в Лялином переулке и уже собрался позвонить двум лялям – поклонницам дарования и светлого образа, пирожок взорвался и стал съедать настоящую печень поэта. Клевал, так сказать, печень поэту-Прометею.
Унитаз сошел с ума, он не понимал, что происходит – то лицо поэта висело перед ним, то другое место терзало его. Его смущало больше всего, что извергалось содержимое поэта из разных отверстий одно и то же. Сутки бился К.У. за жизнь, и печень из мелитопольского пирожка начисто проиграла тренированной и проспиртованной печени поэта.
После консультации с врачом-поклонником выяснилось, что выпитое за путешествие спасло ему жизнь, биологическое оружие со станции Мелитополь уже захвачено органами и уничтожено вместе с бабками, работающими на УНА-УНСО.
Всю эту историю мне рассказал осунувшийся поэт на веранде утопавшей в зелени «Березовой рощи», что на улице пламенного революционера Отто Куусинена.
Мы пили водку и ели суп кюфта, к которому меня склонил К.У., – он цедил бульон, аккуратно опрокидывал в себя водку экономического класса и расстраивал меня своими резкими суждениями о культуре.
Все мои заходы обсудить Пелевина и Сорокина, которых я ценю, не встречали в нем энтузиазма. Он мне не отвечал, не спорил, не аргументировал. Только сказал мне обо всем «талантливое быдло». Кого он имел в виду, я не понял, надеюсь, что не меня.
Потом ему позвонили, он разрешил кому-то прийти. Табуном пришли с интервалом в десять минут три женщины.
Одна хорошая, вторая с кошкой, а третья, интеллигентная на вид, после трехсот граммов сняла за столом трусы, настоящие трусы, а не жалкие веревочки, и показала всем свое исподнее. Я не удивился – внутренний мир женщин непостижим. Кот ходил между тарелок, трусы эксгибиционистка сразу надела, фетишистов за столом не нашлось.
Я ушел записать эту историю, а К.У. остался, и чем у них закончилось, я не знаю.
