требовать завтрак, потом куда-то звонил по работе – не будешь убивать человека, который разговаривает с клиентом. А потом он срочно уехал неотомщенный, потом два раза позвонил совсем невиноватым голосом, потом сказал, что в следующую субботу они идут в новый французский ресторан на фестиваль фуа-гра. Она обожала фуа-гра и поняла, что до субботы придется его терпеть, а потом, в воскресенье, ее ничего не остановит.
Вечером он приехал не поздно, сели ужинать, он что-то рассказывал довольно смешно и занятно, она не заметила, как стала смеяться.
Потом они пили чай, и услышанное по телефону как-то отступило, да и он вел себя совсем естественно – не каялся, не ломал комедию, в сердце колом стояли его пьяные чмокания и слова, обращенные не к ней. Она знала, что он не признается, будет стоять, как двадцать восемь панфиловцев. Ладно, подумала ЖСС, подождем, он все равно долго не сможет. Ее он тоже когда-то любил, а потом перестал. Скоро перестанет, и все станет на свои места. Надо купить ему новых трусов и носков, чтобы не позорился.
Постскриптум постфактум
В обычный день он по привычке ждал звонка от Маши. Она не позвонила, телефон ее молчал, молчал он вечером и на следующий день. На работе ему ответили, что ее нет и будет она не скоро.
Маша попала в больницу по женским делам и звонить не могла, даже не хотела разговаривать из больницы, надеясь, что позвонит, когда все закончится.
Сергеев попытался ее найти, но телефон молчал. Он попросил свою знакомую позвонить ей домой и представиться подружкой из Питера. Ее долго расспрашивали, что и как, и сказали просто, что ее нет и не скоро будет, обещали передать, что ей звонили.
Она болела целый месяц. Прицепились разные болячки, звонить никому она не стала.
Потом пришлось уйти с работы, нужно было отдохнуть. Она решила после больницы родить ребенка, врачи сказали, что пора, потом будет сложнее. Телефон остался на прежней работе, звонить Сергееву и объясняться не хотелось, не хотелось говорить о беременности и болезнях. «Потом», – решила она и сосредоточилась на своих новых ощущениях.
Новая жизнь с другим человеком внутри изменила ее радикально – произошло переключение с внешнего вовнутрь. Совсем другие мысли овладели ею.
Она ходила в сквер гулять, все лето жила на даче и читала книжки по уходу за ребенком и воспитанию его во внутриутробном периоде. Она его и воспитывала, не отвлекаясь на все остальное. Прошлая жизнь отступила, а новая, совсем неизведанная, билась в ней ножками и ручками.
Потом она родила и утонула в заботах и кутерьме купаний, кормлений и прогулок. Очнулась она только через два года, когда ребенок встал твердо на ноги и стал уже большим человеком. Мальчик, ее мальчик стал единственным мужчиной в ее жизни, и других ей было не нужно – ни старых, ни новых. Он занял весь пьедестал, был на первом, втором и третьем местах.
Она оказалась сумасшедшей мамашей, никого к нему не подпускала, впилась в него, и все остальное перестало для нее существовать.
Весь следующий год она прожила на даче и переехала в город, только когда мальчику исполнилось три года.
Сергеев редко вспоминал о ней, иногда даже удивлялся – а может, ничего и не было? Забылись детали и подробности, африканские страсти и придуманные им нелепые сценарии того, как бы могло быть, если…
Он даже поймал себя на том, что не помнит лица той, которая ворвалась когда-то в его жизнь сияющей молнией, ударила его и парализовала на долгие пять лет.
Он давно жил спокойно и скучно и был доволен своей неяркой, почти растительной жизнью.
Когда к нему приехала заграничная внучка, которую он никогда не видел, он поехал с ней в парк Горького исполнять роль дедушки.
Девочка бегала по площади, гоняла голубей, Сергеев стоял рядом и наблюдал, как его кровь мечется среди наглых птиц, и беспокоился, чтобы она не упала.
Вдруг к ней присоединился мальчик, такой же отчаянный охотник за птицами. Сергеев напрягся, забеспокоился – не помешает ли он его девочке?
Они долго играли вполне мирно, но в какой-то момент, неловко столкнувшись, упали. Сергеев вернулся на землю и побежал ее спасать. Слева от него бежала женщина поднимать своего мальчика. Она обогнала неловкого Сергеева, быстро подняла обоих детей и что-то говорила им, успокаивая.
Когда она повернулась к нему, он оторопел – это была Маша, мальчик был ее сыном.
Она побледнела и, взяв детей за руки, подошла к Сергееву. Разговора не получилось – какие-то мычания и улыбки. Дети побежали опять играть, а они смотрели на них, и каждый думал о том, чего не случилось.
Потом внучка подбежала и сказала громко, как привыкла в своей стране, что хочет писать, и Сергеев пошел исполнять естественное желание ребенка.
Больше они с Машей не виделись…
