светятся в темноте. Ползет такой по ветке, как фантастическое видение. И главное, с таким видом ползет, как будто кроме этой ветки ничего в мире не существует. И мудрая птица Ворон – тысячу лет сидит на том дереве…
Антиох медленно жестикулировал.
– Я еще огоньки видел в лесу, – сказал я.
– Огоньки? Ну да, это цветет папоротник. Сорвешь цветок, бросишь – он поплывет по воздуху. И там. где упадет – непременно клад…
– Где мы? – опять спросил я.
Антиох радостно засмеялся.
– Значит, не догадался еще? Тогда посмотри: Рыбы, Вода, Земля, Травы, Звезды… Живое и неживое – все вместе. Помнишь, мы приходили к тебе и говорили о вечной жизни?
– Это когда ты умер – конечно, помню…
– Ах – нет…
– Похоронили отлично, – заверил я. – Можешь не сомневаться. Я бы на твоем месте остался доволен.
Антиох обернулся назад, где открывался темный обрыв и где точно в последний раз светила прохладная серебряная вода.
– Вот это оно и есть – вечная жизнь…
И сразу же после этих слов низко над фиолетовыми соцветиями крапивы, над черным зубчатым лесом, над туманами, стелющимися по озеру, бесшумно, будто во сне, зажглась мохнатая неземная звезда. За ней – вторая, третья, четвертая…
– Зовут, – сказал Антиох. – Видишь – зовут…
Попятился, раздвигая спиной крапиву.
– Идем.
Ноги у меня приросли к земле.
– Нет…
Антиох вновь необидчиво засмеялся.
– Думаешь жжется? – спросил он. – Верно, жжется. Жжет насмерть.
Беззвучно распространялся в небе великолепный звездный пожар. Пылал уже весь горизонт, и становилось ясным, что он будет светить так по крайней мере тысячу лет.
– Не могу, – выдавил я.
Я и в самом деле не мог.
– Идем, идем…
Антиох отступал все дальше. Осыпанные стеклянным ворсом листья затягивали его. Слабенько прогудел рожок, наверное, призывающий к подвигу. Края неба заколебались и начали расползаться тающими лохмотьями.
Ворон на обугленном дереве щелкнул крыльями, тяжело всхрипнул и разинул изогнутый роговой клюв.
– Дур-рак ты, Ар-ркаша!..
Очнулся я на полу.
Нос у меня расплющило о паркет, локоть неестественно вывернуло, а на лбу, чуть ниже волос, горела свежая ссадина.
Наверное, я здорово кувырнулся.
И еще – раздирало грудь, не хватало воздуха, словно я не дышал по крайней мере неделю.
Сотни крохотных коготков вонзились в легкие.
Страшно было пошевелиться.
Кое-как я все-таки дотащился до кухни. Пил долго и жадно, выхлебав почти всю заварку из чайника. Потом плеснул на себя холодной водой и тщательно, словно после зарядки, растерся вафельным полотенцем.
Только тогда мне стало немного легче. С разъеденного потолка по-прежнему громко шлепались капли. Таз уже переполнился, и мне пришлось его вылить. Затем я открыл форточку, и в квартиру ворвался оглушающий грохот дождя.
Хлестало по мокрым крышам, по мостовой, яростно клокотало в трубах, и содрогалась, как рушащийся театр, вся ветряная непроглядная темень.
Под настольной лампой белели три аккуратных страницы.
Меня будто током ударило.
«ВОРОН»!
Абсолютный текст!
Это – Антиох. Он все-таки добился, чего хотел. Он хотел вечной жизни, вот и получил – вечную жизнь.
Я смотрел на эти страницы, как зачарованный. Они одновременно и притягивали меня, и пугали.
Абсолютный текст!
«ВОРОН»!
Диагноз у Антиоха был – асфиксия. Это означало, что он перестал дышать.
Асфиксия.
У меня до сих пор побаливало в груди. Голова чуть кружилась, и острые коготки в легких еще покалывали.
Дождь за черными стеклами ревел не переставая.
Впрочем, если соблюдать осторожность, то ничего страшного, видимо, не произойдет.
Я сел, крепко зажмурясь, и на ощупь придвинул эти страницы к себе. Далее глубоко вдохнул и ухватился руками за край стола. Сердце выскакивало из ребер, и мне казалось, что я сейчас низвергнусь в бездонную пропасть. Впрочем, одну только строчку, всего одну. В прошлый раз началось с того, что медленно потускнела лампа. Это надо иметь в виду – если свет начнет гаснуть.
Главное, не увлекаться.
Я осторожно открыл глаза.
Итак.
В верхней части страницы крупными буквами было напечатано – «ВОРОН».
Ниже стоял эпиграф: «Кто кричит ночью?»
Я перевел зрачки к первой строчке.
Ворон на обугленном дереве щелкнул крыльями и разинул изогнутый роговой клюв.
– Дур-рак ты, Ар-ркаша!..
Я теперь находился на берегу озера. Берег был чистый, песчаный и кое-где поросший легкой осокой. Неимоверной кручей вздымался сзади обрыв, и над дремучей кромкой его сияли волосатые звезды.
Зашуршала подминаемая трава.
Антиох, вышедший из-за камня, протянул мне руку.
– Вернулся? Я так и знал, что ты непременно вернешься.
Рядом с полузатопленной почерневшей корягой воткнулась в песок плоская лодка.
– Садись, я тебя отвезу.
– Куда? – спросил я.
На дне лодки стояла вода.
– Там есть дом, – увлекая меня, сказал Антиох. – Зажжен огонь в лампе, спокойствие… Впрочем, ты сейчас сам все увидишь…
Далеко, на той стороне, горели два желтых окошка.
– Эта дверь открыта всегда…
– Не хочу, – слабо сказал я.
Он засмеялся, обнажив белые зубы.
– Т а м тебя не держит ничто. Терять тебе нечего. А з д е с ь ты будешь жить вечно.
Он ступил в лодку.
– Ну?
