воспоминаниями о войне. В его произведениях (собранных в сборниках фантастики «Доломитово ущелье» и «Завещание каменного века») тревога за судьбы мира и человечества перекликается с сатирой.
Вообще, отрадно отмечать, что для многих реалистов обращение к фантастике оказывается плодотворным, не говоря уже о том, что происходит дальнейшее обогащение жанра фантастики опытом художественной литературы, равно как и углубление и расширение тем и проблем последней! Ведь вчерашние фантастические идеи сегодня приобретают полновесность и увлекательность важнейших проблем литературы и искусства. По образному выражению Ивана Антоновича Ефремова, литература будущего — это научная фантастика, только видоизменившаяся. Кстати, повышение творческого интереса писателей к фантастике, вероятно, закономерно. Например, читая произведения Аскольда Якубовского, подкупающие оригинальностью стилистики и лирическим преломлением явлений научного порядка, невольно убеждаешься, что фантастике отнюдь не чужды драматичность и традиционная художественная привлекательность беллетристики. Скорее наоборот! Сколько скрытой музыки, сколько мыслей и чувств, радостных, порой грустных, встречаешь на страницах повести Якубовского «Прозрачник», рассказов «Мефисто», «Счастье» и других.
Немало добрых слов можно сказать и о произведениях Вячеслава Назарова, Юрия Самсонова, Владимира Митыпова и других сибирских фантастов, и все же главное слово — за читателями.
Коротко о сборнике.
В повести Сергея Павлова «Чердак Вселенной» мы встретимся с увлеченными своей работой людьми, с людьми разными — сильными и пасующими перед трудностями, ощутим напряженную атмосферу научного поиска, прочувствуем грандиозность эксперимента в целях покорения могущественного Пространства, пока еще разделяющего миры и людей. В рассказе Вячеслава Назарова «Нарушитель» фантастика вместила в себя и психологию решения проблемы науки, и поэтическое восприятие Непознанного, диктующего возникновение новых морально-этических качеств в жизни ученых.
А рядом — веселые и остросатирические, тесно связанные с современной действительностью рассказы «Мешок снов» Ю. Самсонова и «Конгресс» Б. Лапина. Так или иначе, примыкают к ним рассказы А. Петрина и М. Михеева.
Пожалуй, одним из любопытнейших произведений сборника можно считать повесть Геннадия Карпунина «Луговая суббота», где на поле «современной сказки» встретились мир природы и мир человека, мир неувядающей свежести трав и мир техники. В повести, искрящейся яркостью образов, теплотой зарисовок и авторских отступлений, читателю наверняка будут близки мысли о быстро изменяющемся мире, волнения за судьбы природы, нашего невосполнимого богатства, тревога за. человека, нередко теряющего способность ощущать первозданность мира, обрастающего паутиной мещанства и косности мышления. Произведение Г. Карпунина достаточно емко и многообразно, чтобы дать пищу для размышлений, почувствовать неповторимость каждого мгновенья в нашей удивительной жизни.
«Время не делается видимым. Оно как ветер, которого мы не видим, но по тому, как клонятся трава и деревья, как бежит рябь по воде, судим: вот оно, здесь, — пишет автор. — Вижу развитие цветка, движение воды во время приливов и отливов, перемещение ледников; вижу, как в замедленном кино, каждый отдельный взмах пчелиного крылышка, полет ракеты и говорю: вот оно, Время…
Слежу за передним гребнем волны, а он уже там, где шлепают по воде хвостами «три кита», на которых покоится Земля. Наивная эта картина, развертываясь во времени, обретает не физический смысл — китов нету как таковых, — а духовный — есть Разум, Добро, Любовь, и на них стоит Земля, Природа, Человек, Техника…»
Любопытно заметить, что Вячеслав Назаров и Геннадий Карпунин поэты. И это не случайно, ибо поэзия, как и фантастика в лучших ее проявлениях, — это сгусток человеческих чувств, мыслей, жизненных обобщений, выраженных в образах необычных, преломленных душой художника. Многие качества большой поэзии характерны и для фантастики, быть может, в большей степени для одних ее направлений, в меньшей — для других. С давних времен фантастику роднит с поэзией и эмоциональная точность, и глубина мысли, и философская масштабность своеобразного эксперимента и художественных обобщений. Поэтический или фантастический образ, лишенный в силу специфики художественного творчества зримой конкретизации, тем не менее обладает магической силой, побуждающей человека угадывать грядущее. Воспользовавшись образным выражением из повести С. Павлова «Чердак Вселенной», можно с полным основанием сказать, что фантастика сибиряков — это Миры на ладонях, это жизнь на родной российской земле, любовь к ней.
И, согревая дыханием труда и светлой мечты Миры на ладонях, мы становимся чище и человечнее, мы видим ясное Утро теплого снега, Светлый день Вечности, Золотые Яблоки Солнца, Звездные Паруса.
Виктор Колупаев
ЛЮБОВЬ К ЗЕМЛЕ
Телестена на мгновение вспыхнула ослепительным голубым светом, заколыхалась. И, медленно расширяясь, заполнила комнату. Эспас поудобнее устроился в глубоком кожаном кресле. Он вытянул ноги. Ему всегда доставляло удовольствие смотреть последние известия.
Голографическое изображение переносило его из одного уголка Земли в другой, кидало в глубь океана и в бездну космоса. Он ощущал себя участником событий, в которых никогда бы не. смог участвовать на самом деле.
И это было ему приятно.
Эспас уже несколько месяцев жил в этой затерянной на берегу моря гостинице. Он никогда не уходил от нее, старался не смотреть на площадки с глайдерами, сторонился людей, хотя и был веселым, остроумным человеком.
Ему хотелось знать о Земле все, и он часами просиживал у телестены, радуясь, что может все это видеть.
Эта ненасытная любовь к Земле, к ее океанам, лесам, деревьям, животным, городам была вроде болезни, о которой он даже не задумывался. А если бы и задумался, то не захотел бы избавиться все равно. И только когда глаза уставали, он уходил вниз к морю и некоторое время лежал на горячем белом песке. Потом взбирался на невысокую скалу, нависшую над водой, и нырял в пенистые гребни волн. Он плыл вдаль, иногда отдыхая лежа на спине, и возвращался лишь тогда, когда изрядно уставал. Тогда он снова ложился на песок, смотрел в небо с белесыми перистыми облаками и, когда тело начинало ощущать теплоту лучей солнца, вставал и шел в гостиницу.
Лишь дважды он заставил себя сесть в кресло глайдера, подняться в воздух и лететь в Лимику к Эльсе.
Он помнил, где она жила, но оба раза останавливался возле ее двери. Что-то не пускало его дальше. Он возвращался в свою гостиницу «Горное гнездо» и садился перед телевизором.
А вечером он спускался на первый этаж в бар, занимал место перед огромным старинным камином, в котором горели поленья смолистых дров, и слушал, о чем говорят люди. В «Горном гнезде» жили те, кто по разным причинам на несколько дней хотел уйти от забот повседневной жизни, отвлечься от всех дел. Здесь никто никому не мешал, никто не спрашивал, что привело другого сюда. Можно было целыми днями лазить по горам или купаться в море. Сюда можно было приехать внезапно и так же внезапно уехать, не предупредив об этом даже администратора.
За несколько месяцев, проведенных в этой гостинице, Эспас ни с кем не познакомился. Лишь иногда он вставлял в разговор несколько малозначащих фраз. Он наслаждался своим одиночеством, наслаждался чувством, которое сливало его со всей Землей. Он был счастлив Землею.
В этот вечер он, как обычно, сидел в баре, пододвинув кресло к камину и любуясь язычками пламени, лизавшего поленья. Рядом сидело еще несколько человек, преимущественно мужчин. Рослый бармен изредка разносил бокалы с шипучим напитком.
