многих сводило с ума от зависти.
– Но ведь это нелогично? Вы говорите, что эта видеозапись преображает вас. Тогда ведь, наверное, на тех, кто это видел живьём, воздействие было ещё сильнее и должно было преобразить их тоже?
– А кто сказал, что этого не происходило? На одних это действовало, на других нет. Вы же это по себе знаете!
Входную дверь открыли, и она издала тихий скрип. Эйзенхардт бросил в её сторону беглый взгляд. То был юноша, который оставался на автобусной остановке, а теперь, основательно вспотев, направлялся к стойке. Он двигался неуверенно, как будто впервые в жизни путешествовал один.
– Нет ни малейшего доказательства того, что человек на видео действительно Иисус, – вполголоса сказал Эйзенхардт Стивену, чтобы временно закрыть тему, пока они не одни.
Стивен только кивнул, как будто это не имело никакого значения, и повернулся к испуганному юноше:
– Что-нибудь хотите?
– Эм-м, – запнулся тот. Глаза его блуждали, ища на стене или на стойке меню или ещё какое-то объявление, но его не было. – Пожалуйста, кофе.
– Кофе. Сию минуту.
Эйзенхардт смотрел, как Стивен берёт чашку, ставит под автомат и нажимает светящуюся зелёную кнопку. Пока машина заваривала кофе, он приготовил блюдце, ложечку, салфетку, упаковку сливок, упаковку сахара. Казалось, дискуссия, которую они вели до сих пор, совершенно не выбила его из колеи.
– Ваш кофе. Один доллар двадцать центов.
– Спасибо, – юноша отвёл с лица взмокшие от пота волосы, достал из кармана джинсов деньги, отсчитал и положил на стойку.
Стивен смёл их в кассу, сказал «спасибо» и пробил его заказ.
– Это не играет роли, неужели вы не понимаете? – повернулся он к Эйзенхардту. Присутствие постороннего слушателя ему, видимо, не особенно мешало. – Будь то Иисус, Будда или кто угодно, о ком мы даже не слышали ничего, но я вижу по нему, какой может быть жизнь. Вижу, что дело совсем не в том, чтобы чего-то добиваться, что-то завоёвывать. Что мы в этом мире не для того, чтобы обогнать, оттеснить и перещеголять других и одержать победу на всех дорожках. Нет никакой разницы, выиграл ты или проиграл, настоящей разницы нет. Раньше я думал, что смысл жизни состоит в том, чтобы выиграть любой ценой. Условно говоря. Тогда я этого не осознавал, это теперь я задним числом понимаю, что так было со мной. Это была позиция, когда говоришь себе: «Вот как только я…». Как только я заработаю первый миллион, тогда. Как только я стану знаменитым, тогда. Всегда только «тогда, тогда, тогда». Я думал, если я выиграю гонку, тогда моя жизнь и станет настоящей жизнью. Но сколько гонок я ни выигрывал, этого приза я так и не получал. Это «тогда» так и не наступало. Поэтому я бежал всё дальше, ставил себе всё более высокие планки. К тому моменту, когда я начал состязание с Джоном Кауном, я уже по-настоящему отчаялся, потому что достиг многого, а изменений в жизни всё не наступало. – Он взглянул на писателя: – У вас было такое? Я представляю себе, что может подгонять писателя: вера, что как только он напишет шедевр, так всё переменится.
– Нет, – отрезал Эйзенхардт. – Я пишу потому, что это доставляет мне удовольствие.
Но Стивен, казалось, даже не слышал его.
– Когда я увидел это видео, я понял: вот настоящая жизнь. И понял, что она всегда была. Я просто был неспособен её воспринять, радоваться тому, что есть. Жизнь, настоящая, действительная жизнь уже состоялась, а я всё время её не замечал, потому что постоянно был очень занят. Но мне надо было сперва своими глазами увидеть, как кто-то другой умеет ценить момент, предаваясь ему всеми чувствами. Вот тогда я это понял.
– Ну, да, – сдержанно сказал Эйзенхардт. – Это ведь старая мудрость, если я не ошибаюсь.
Стивен взял полотенце и со вздохом перекинул его через плечо.
– Я не могу это выразить словами. Вы бы, наверное, смогли, ведь вы писатель.
– Но я не вижу того, что усматриваете в этом вы.
– Жаль.
Они с Юдифью переглянулись – двое знающих, сожалеющих о незнающем.
Вот эту заносчивость благочестивых писатель терпеть не мог. Если бы не присутствие у стойки постороннего, он бы… Он выпрямился, потянулся затёкшей спиной и задумался. Стоит ли ему оставаться здесь на ночь? Без сомнения, это значило бы целый вечер подвергать себя миссионерской обработке.
– Что-то не так с вашим кофе? – осведомился Стивен у светловолосого юноши, который, опустив голову, сидел над своей чашкой, беспрерывно помешивая.
– Что? – встрепенулся тот. – Нет, всё очень хорошо. Никаких проблем.
– Я подумал, раз вы не пьёте…
– Нет, это просто… Дело не в кофе. Спасибо.
По его лицу пробежала страдальческая гримаса. Чтобы доказать, что с кофе всё в порядке, он сделал большой глоток. Стивен остановился, просто смотрел на него и ничего не говорил.
– Мои мама и папа погибли, – сказал наконец юноша, слепо глядя в пустоту. – В автокатастрофе. В прошлом году. А месяц назад моя подруга порвала со мной. Это, эм-м… нелегко.
– Мне очень жаль.
– Я тут немножко, эм-м, услышал, что вы говорили о смысле жизни, – он отвёл рукой волосы, но одна непослушная прядь то и дело падала ему на лицо. – И мне снова всё припомнилось.
– Понимаю, – Стивен снял с плеча полотенце и принялся вытирать абсолютно чистую стойку.
– Мне очень жаль, что я подслушал. Я не хотел.
– Ничего, ничего.
– Кофе просто замечательный.
– Спасибо, – Стивен немного поколебался, бросил на Эйзенхардта быстрый взгляд и продолжал вытирать все поверхности. – Я мог бы вам кое-что показать. Видео, которое вам могло бы помочь.
Ах, вон как это всё здесь происходит. Эйзенхардту почудилось, что в глазах юноши появилась тень недоверия. Здорового недоверия, как он считал.
Юноша изобразил храбрую улыбку и встряхнул головой:
– Спасибо. Но мне нужно в Лос-Анджелес ближайшим автобусом.
– Сегодня вечером будет ещё один рейс.
– Тогда я опоздаю на самолёт.
– Ах, вон как, – Стивен поднял тряпку, развернул её, снова сложил по-другому и продолжал вытирать. – И куда же вы летите?
– В Израиль.
Стивен перестал полировать стойку, а Эйзенхардту почудилось, что остатки волос у него на затылке встали дыбом. Конечно же, это была чистая случайность, чёрт бы её побрал.
– В Израиль, – Стивен продолжил свою работу. – Это здорово. И куда в Израиле?
– Да повсюду. Тур общего осмотра достопримечательностей, четырнадцать дней по всей стране, все святые и исторические места. – Он попытался засмеяться, но смех его звучал вымученно, а светлая прядь снова упала на лицо. – Не знаю, почему я решился на эту поездку… Вернее, я никогда не был особенно религиозным или что-нибудь в этом роде… Даже тогда, когда мама и папа… А тут этот рекламный проспект у нас в супермаркете. Понятия не имею, почему он так меня торкнул, но я подумал: почему бы нет? – Казалось, что-то его мучает.
Стивен намочил тряпку в воде, почти благоговейно отжал её.
– У нас тут время от времени появляются туристы из Израиля, которые хотят увидеть Аризону. Большой Каньон и другое, – он повесил полотенце на хромированную перекладину. – Вы первый, кто едет в обратную сторону.
– Вы думаете, это просто бегство?
– Нет. Я думаю, для вас это будет хорошо – окунуться в новую обстановку.
Казалось, ему стало легче от этих слов.
– Да, мне действительно очень интересно. То есть, это странно, я ещё никогда нигде не был, не
