– Поскольку это решение обрушилось на вас столь внезапно, мы оставим лагерь в действующем виде до тех пор, пока вы…
– Скажите же наконец, что нашли в четырнадцатом ареале! – потребовал другой голос из задних рядов. Вокруг закивали головами, послышался гул голосов.
– Как я уже сказал, лагерь останется…
– Четырнадцатый ареал! Четырнадцатый ареал! – почти скандировали собравшиеся.
Профессор смолк, взял себя за морщинистую шею и посмотрел в сторону, где стоял Райан, внимательно наблюдая за происходящим на собрании. Требовательные голоса один за другим смолкли.
– Я, эм-м, не могу сказать вам на этот счёт ничего определённого, – промямлил Уилфорд-Смит. – Но раскопки здесь, в Бет-Хамеше, с сегодняшнего дня считаются законченными. Для тех из вас, кто приехал из-за границы или издалека и рассчитывал на более длительное пребывание здесь, как уже было сказано, лагерь останется действовать до тех пор, пока вы не оформите перенос даты вылета или как-то иначе решите эту проблему. Всё это вам необходимо будет сделать, эм-м, в течение ближайших пяти дней. Те, кто сейчас отсутствуют здесь, будут оповещены по телефону. Кого не удастся застать по телефону, эм-м, узнают обо всём сегодня вечером, вернувшись сюда. – Снова шляпа, платок, вытирание лба. – Я благодарю вас за всю проделанную работу, также и от имени других научных сотрудников. Я желаю всем приятного отдыха сегодня и счастливого возвращения домой. Большое спасибо.
Джордж Мартинес высадил своего коллегу и шефа у одного кафе неподалёку от стены Старого города и поехал дальше в направлении Храмовой горы. Но как только Боб Ричардс исчез из зеркала заднего вида, Джордж съехал на обочину, оставил там машину и пошёл спрашивать дорогу к церкви Симона.
Храмовая гора! Что за чушь. Ему незачем даже смотреть на эту гору. О том, что там происходит, а вернее, не происходит, он может сказать с закрытыми глазами.
Нет, он знал, что ему делать. Что правильно. Жадная похотливость Джона Кауна до денег была однозначно неправильной, а циничное равнодушие, какое проявил Боб, ни на волосок не было лучше. Всё измерялось примерно одинаково – крышей спортивного зала.
Кажется, никто здесь не знал эту церковь. Несколько людей показали предположительное направление, но он только заблудился, а очередной прохожий, к которому он обратился, оказался туристом. В конце концов Джордж стал спрашивать у таксистов, они знали город лучше. И нашёлся таксист, который действительно знал эту церковь, но поехать туда на его такси у Джорджа не хватило бы наличных денег.
Он дошёл до церкви, когда колокола как раз звонили к обедне. Башня церкви показалась ему ещё меньше и неказистее, чем он запомнил её с прошлого раза, а толпа опустившихся нищих, собравшихся в церковном дворе, заставила его замедлить шаг. Но потом он всё же продолжил путь, и вовремя, потому что патер Лукас как раз вышел из своего дома через дорогу и направлялся к храму.
Монах не сразу его вспомнил. Но потом до него дошло: а, тот человек, который хотел попасть в церковь, чтобы помолиться в Иерусалиме, правильно, и он ещё вызвал для него потом такси. Да, тот самый. И как, благополучно ли он тогда добрался до лагеря?
– Да, без проблем, – коротко ответил Джордж и добавил: – Мне нужно минуту побеседовать с вами с глазу на глаз, отец.
– С готовностью, – ответил священник. – Сразу по окончании обедни, если хотите.
– Боюсь, что столько времени я не смогу ждать. Мне нужно поговорить прямо сейчас.
Патер Лукас не вполне сумел скрыть, что он думает об этом необоснованном требовании нарушить заведённый распорядок дня.
– Боюсь, сын мой, что у меня, в свою очередь, не будет времени на эту беседу. Все эти люди собрались в ожидании службы…
– Всего одну минуту, отец. Пожалуйста!
Джордж выдержал взгляд священника. Он был полон решимости получить эту минуту во что бы то ни стало, он был готов упасть перед духовным лицом на колени в дорожную пыль, просить и умолять, забиться в истерике людям на посмешище и стать на целые недели предметом разговоров всего квартала – но получить.
Наверное, патер Лукас почувствовал его решимость. По крайней мере, он кивнул, предаваясь в руки Господа, и сказал:
– Хорошо, раз уж это не терпит отлагательства… Идёмте в ризницу. Но только на одну минуту!
Один из небольших реактивных самолётов, которых в собственности News And Entertainment Worldwide Incorporeited насчитывалось шесть штук, доставил Джона Кауна в Рим. По дороге он наконец нашёл время изучить балансы, состав собственности и прочие данные, присланные ему по факсу Энрико Бассо прямо в машину по дороге в аэропорт Тель-Авива.
Как ни крути, католическая церковь по всем мыслимым масштабам была наисолиднейшая фирма. Особенно, если принять во внимание, что Ватикан был отдельным, суверенным государством и вследствие этого никому не платил налоги. О таком концерн Exxon или IBM могли бы только мечтать. Даже если опустить некоторые спорные предположения Бассо, доходы оказывались такими, каких достигали разве что наркокартели. Каун знал своего итальянского адвоката и аудитора, как одного из самых прожжённых добытчиков информации, который склонен из осторожности скорее преуменьшать оценку того, что ему поручено оценить. Следовало исходить из того, что Святой престол контролирует больший капитал, чем показывает его официальный баланс. В любом случае Ватикан был до середины девятнадцатого века крупным, могущественным государством, а крупные, могущественные государства не исчезают с карты мира так просто, не припрятав перед тем несметные богатства в надёжных укрытиях разного рода.
Каун посмотрел из окна. Они летели над перистыми облаками, под которыми виднелись неясные серо-коричневые контуры побережья. Море светилось глубокой синевой, подёрнутое неправдоподобным блеском.
И всё это богатство, всё это могущество, размышлял Каун, держалось ни на чём ином, как на ловкой продаже одного мифа, возникшего две тысячи лет назад в Палестине. Мифа, для дальнейшего существования которого решающее значение имела та видеозапись, которую они искали – что бы там на ней ни оказалось.
Неповторимая позиция для переговоров.
Если бы ему удалось продать этот неповторимый, единственный в своём роде товар, которым он пока не владел, тогда бы впервые в жизни верхний предел его требований определял он сам, а не другая сторона. Иными словами, это была бы сделка, цену которой назначал он.
После обеда лагерь начал понемногу сворачиваться. До этого времени рабочие собирались группами, сидели под навесом кухни и разговаривали. Пытались как-то освоиться с этим разочарованием – многие рассчитывали провести в Бет-Хамеше ещё недели и месяцы; то, что их так неожиданно поставили перед фактом прекращения работы и прощания друг с другом, для многих было почти физическим ударом.
Казалось, ни у кого больше не было охоты обсуждать тему четырнадцатого ареала. Обменивались адресами и номерами телефонов, пытались в спешке продвинуть вперёд начатые флирты, уславливались о поездках в гости и о встречах на других раскопках. Потом некоторые начали паковать вещи. Подъезжали машины, чтобы забрать чемоданы и рюкзаки, и снова уезжали. Повсюду вели короткие дискуссии на разных языках, качали головой, и издали было видно, что обсуждался лишь один вопрос, возникающий снова и снова: отчего прекращены раскопки? Некоторые палатки уже убрали, и в прежде равномерных рядах островерхих светло-серых шатров появились лакуны.
И ни профессор Уилфорд-Смит, ни Шимон Бар-Лев, его заместитель, до конца дня так больше и не показались рабочим на глаза.
Стивен Фокс выставил перед своей палаткой два раскладных стула так, чтобы удобно положить на один из них ноги и держать в поле зрения как копошение палаточного лагеря, так и мобильные домики. В руке он держал большой стакан с холодной жидкостью, а на голову водрузил соломенную шляпу с широкими полями от солнца, которое немилосердно светило и на праведников, и на грешников.
