– Ну ладно.
Он поправил рубашку – свою любимую рубашку из льна, хлопка и искусственного волокна – которую всегда брал с собой во все экспедиции. Её можно было носить без пиджака, и тогда она выглядела легко и непринуждённо, можно было с пиджаком – тогда она смотрелась элегантно, её можно было легко отстирать в холодной воде с мылом, и вида она не теряла. Он купил её когда-то в специализированном магазинчике в Нью-Йорке, по наводке одного из коллег из Исследовательского общества – человека, которому уже было под восемьдесят и который при всяком удобном случае рассказывал, как он в юности объехал земной шар на велосипеде.
Потом он надел пиджак. Тоже вещь, которую ему пришлось долго искать. Пиджак был лёгкий, прохладный в жарких краях и теплосберегающий в холодных, его можно было сунуть в багаж, свернув валиком, – он не мялся, а по цвету подходил к чему угодно. Вещь, конечно, тоже не дешёвая. Но он взял себе за правило – никогда и нигде не лишать себя возможности одеться со вкусом и по-деловому. В его грубого вида матросском вещмешке было припасено даже несколько галстуков; Юдифь их ещё не видела, иначе бы у неё появился лишний повод посмеяться над ним. Однако его опыт подсказывал: ничто не придаёт человеку такого чувства уверенности в себе, как знание, что он одет корректно. Ведь встречают по одёжке, провожают по уму. Когда приходится иметь дело с людьми, галстук может оказаться такой же решающей деталью, как револьвер в схватке с тигром.
Юдифь встала и подошла к выходу. Она отодвинула полог, и закатное солнце отбросило широкий, тёплый луч через всю палатку, через походную кровать и пыльный пол из утоптанной земли.
– Подъезжает такси, по-моему.
– М-м, – промычал Стивен, завязывая шнурки на ботинках. Ботинки, конечно, не могли блистать чистотой в такой обстановке. И прибраться в палатке не мешало бы; краем глаза он видел, что под кроватью по-прежнему лежит ящик для археологических находок, который он открывал не далее, как вчера, – плоский прямоугольный ящик из жести с накидной крышкой, в такие ящики при работе на месте находок ссыпают отработанную землю, чтобы позднее тщательно её просеять. Иногда в этой земле попадаются мелкие, но важные предметы: зубы, обломки костей, части украшений.
Но это всё подождёт до завтрашнего утра. Он сунул в карманы мобильный телефон и бумажник, проверив, достаточно ли в нём наличных денег.
– Кажется, они всё-таки собираются снимать фильм, – сказала Юдифь. – Ведь это у них камера, если я не ошибаюсь?
– Что? – Стивен подошел к ней сзади и выглянул через её плечо наружу, с наслаждением ощутив тепло её щеки, которой он едва не касался. От неё исходил волнующий запах, хотя он не мог бы сказать, чего.
– Вон та штука на треноге. Перед палаткой.
Стивен уставился на этот предмет, который действительно оказался камерой, обычно применяемой при киносъёмках. Двое людей Кауна возились около неё, закрепляя на штативе.
– Странно, – сказал он.
– Я же говорила, они хотят снимать фильм.
Стивен медленно покачал головой.
– Этого я и представить себе не мог. Чтобы Чингиз Хан отправился в такую дыру только ради того, чтобы снять фильм об археологических раскопках!
Постепенно он сам начал сомневаться, понимает ли он до конца, что здесь на самом деле происходит. Глядя то в сторону четырнадцатого ареала, то на пять мобильных домиков, пламенеющих в закатном зареве, то на странно безликих мужчин в фирменных комбинезонах N.E.W., копошащихся с кинокамерой, он вдруг почувствовал себя исключённым из событий, оттеснённым куда-то на край. То, что там разворачивалось, походило на действие фильмов, в которых совершались эпохальные открытия – обнаруживали инопланетян или древнего человека, и тут же набегали учёные, словно саранча, всё запирали, огораживали заборами, возводили крыши и повсюду устанавливали свои измерительные приборы.
Он ещё раз прокрутил перед мысленным взором всё происшедшее. Вчерашний день. Находка. Его собственная теория на этот счёт. Когда он думал о ней сейчас, она уже не казалась ему такой ясной. Что-то в ней не сходилось. С ней не вязалось то, что разворачивалось на месте находки теперь. И, может, даже к лучшему, что сегодня вечером он сможет всё это обсудить с Юдифью и её братом.
Его сосед по креслу в самолёте узнал его – как раз когда они пролетали над Альпами.
– Извините, а вы случайно не писатель Петер Эйзенхардт? – произнёс он ту сладчайшую фразу, которую не самые знаменитые писатели любят так же, как имена своих детей.
Да, сознался Петер Эйзенхардт, это он.
– Я читал несколько ваших книг, – сказал мужчина и назвал два романа, которые, к сожалению, принадлежали перу других авторов. – Мне очень понравилось, правда.
Эйзенхардт вымученно улыбнулся:
– Приятно слышать.
Тот представился, назвавшись Ури Либерманом, журналистом и зарубежным корреспондентом нескольких израильских газет, работающим в Германии. Он сказал, что живёт в Бонне, но раз в месяц летает на родину к жене и детям, для которых не удалось добиться длительной заграничной визы.
– А вы для чего летите в Израиль? – спросил он. – Турне с выступлениями? Или отпуск?
Петер Эйзенхардт отрицательно покачал головой.
– А, – догадался жизнерадостный иностранный корреспондент, которому на вид было лет сорок, и он пытался уравновесить свой высокий лысеющий лоб за счёт пышных прусских усов, – тогда, значит, вы собираете материал?
– Ну, примерно так, – согласился Эйзенхардт.
– Это значит, что события вашего следующего романа будут разворачиваться в Израиле?
– Вполне возможно.
Толстая записная книжка была, конечно, первым, что он упаковал – как всегда, когда ехал куда- нибудь. И часть его мозга, которая, казалось, давно обрела самостоятельность, непрерывно вела наблюдения за необычными ситуациями, выискивала незнакомые речевые обороты, интересные персонажи и события, и все эти наблюдения тут же просились на бумагу и позднее использовались в романах. Так что возможность израильской темы нельзя было исключить.
– Великолепно, великолепно, – обрадовался журналист и начал рыться в своей сумке. – Скажите, а я могу вас сфотографировать? Я бы с удовольствием сделал небольшое сообщение для одной из газет, с которыми я сотрудничаю; что-нибудь в том роде, что «известный немецкий писатель Петер Эйзенхардт в настоящее время прибыл в Израиль», я думаю, ведь это и в ваших интересах тоже?
– Я не против.
Так Петер Эйзенхардт дал себя сфотографировать, улыбаясь как можно более победно, и после третьей вспышки Ури Либерман остался доволен. Он гордо продемонстрировал затем свою камеру – новейшую модель с плоским монитором, на котором можно было оценить сделанный снимок чуть ли не в натуральную величину, прежде чем записать его на маленький optical disc внутри аппарата.
– Полностью цифровой, – пояснил он. – И видите, здесь, сбоку? Тут я могу воткнуть кабель и переслать снимок в любой подручный компьютер. Просто сам диву даёшься, на что способна сегодняшняя техника, а? Но и это ещё не всё.
Он извлёк на свет божий плоский приборчик, похожий на мобильный телефон, но раскрылся этот приборчик, к удивлению Эйзенхардта, вдоль – и в руках журналиста оказался крошечный компьютер с изящной клавиатурой и маленьким жидкокристаллическим экранчиком.
– Теперь мы должны замаскироваться и незаметненько поработать, а то ведь они не любят, когда в самолёте включают такие штуки. Но должен же я вам это продемонстрировать. Итак, я пишу сообщение… Мои пальцы каким-то образом стали тоньше с тех пор, как у меня появилась эта штука, удивительно, правда? Итак, мы пишем – «Известный немецкий писатель посетил Израиль». Это заголовок. Потом немножко бла-бла; я думаю, не больше десяти-двенадцати строк, но вместе с фотографией…
Казалось, он уже мысленно прикидывает свой гонорар. Он сосредоточенно напечатал короткий текст.
