Железный человек

Он помедлил.

– Что, я действительно должен вам сказать?

– Я прошу вас об этом.

– Я проявил новые рентгеновские снимки, и, судя по всему, один из усилителей ваших ног немного пострадал во время вашего силового акта. Вы ничего не чувствуете?

Я беспокойно подвигал ногами, сперва одной, потом другой.

– В какой ноге? В правой или левой?

– Я намеренно вам этого не сказал. Значит, вы ничего не чувствуете?

– Обе чувствуют себя как обычно. Как чувствовали себя с 1990 года.

– Хм-м. – Он пошелестел своими снимками. – У меня не особенно много опыта в рентгеновских снимках металлоконструкций, но мне кажется, что в гидравлическом элементе, который закреплён на костях правого бедра, что-то либо уже сломалось, либо вот-вот порвётся. Что именно нужно или можно сделать, я пока не могу сказать, но хотел бы посмотреть на это поближе. Один-два крупных снимка бедра, ничего драматического.

Я медленно вывернул правую ногу наружу, и мне показалось, что я уловил, как скребётся металл о металл, и вроде бы ощутил какой-то непорядок. Почудилось, сказал я себе.

– Договорились, – сказал я доктору О'Ши. – Завтра вечером зайду.

После разговора я некоторое время смотрел перед собой, следуя свободной цепи ассоциаций, которая от приёмной доктора О'Ши протянулась к ночному виду Шепель-стрит, и вдруг до моего сознания дошло, что лежало в основе моей тревоги: исчезновение Бриджит. Я не найду покоя, пока не предприму что- нибудь.

Снаружи было уже темно, а ещё к тому же ветрено, и это оправдывало то, что я надел свою самую тёмную ветровку. Когда я вышел из дома, на улице не было ни души. Я дошёл до конца улицы, где вдоль проволочного забора, обнесённого вокруг давно пустующего здания фирмы, вела на луг тропинка, по которой можно было попасть на берег и на мощёную прогулочную дорогу до порта. Там я пересёк строительную площадку, на которой вот уже несколько лет никто не работал – прохудившаяся сетка ограждения косо висела на нескольких залитых бетоном автомобильных шинах и потихоньку ржавела, – и вышел на набережную, где было многолюдно, но никто из гуляющих не звонил по телефону. Никто не обратил на меня внимания; натянув на голову капюшон и засунув руки в карманы, я прошёл по маленькому переулочку и вскоре стоял перед домом Бриджит, который был без света, как и накануне вечером, и казался покинутым.

Переключатели моего внутреннего управления ощущались как чужеродные мускулы – наверное, потому, что, как мне однажды объяснил один из наших врачей, в принципе, всё, что мы, люди, можем, – это двигать какими-нибудь мускулами. Научиться обращению с ними было всё равно что научиться шевелить ушами или освоить причудливые движения брейк-данса. С течением времени для каждого переключателя в моём теле образовалось место, на котором я, как мне казалось, его локализировал. Это место не имело ничего общего с реальным местонахождением какого-то переключателя – все переключатели в действительности располагались в одном и том же управляющем элементе рядом с моей правой почкой, – это была скорее ментальная вспомогательная конструкция, которая облегчала быстрое и уверенное обслуживание. Сродни фантомным болям после ампутации.

Переключатели для органов моего восприятия находились, как мне казалось, позади моего правого глаза, один рядом с другим, но были хорошо различимы. Я переключился на инфракрасное зрение: бледные следы у садовой калитки, на плитках дорожки к дому, на кнопке звонка. Давностью в несколько часов. Должно быть, одна из попыток полиции разыскать Бриджит.

Сам дом стоял тёмный и холодный, отчётливо темнее, чем обжитые, отапливаемые дома справа и слева. Я готов был держать пари, что в него уже сутки никто не входил, и наверняка выиграл бы это пари.

Я выключил инфракрасное зрение и включил усилитель остаточного света. Темнота ночи пропиталась зернистой зеленью искусственно произведённых картинок. Я скользнул через забор и пробрался сквозь развесистые кусты в глубину сада. В тени высокой каменной стены я неподвижно застыл, прислушался, слегка прибавив слух на возможные реакции. Ничего.

Возможность отказаться от карманного фонарика – решающее преимущество для взломщика. Тем не менее, у меня был с собой фонарик, маленький, с лучом едва в палец толщиной, а кроме того, несколько подручных инструментов, которые нормальному человеку трудно раздобыть легальным способом и которые я при увольнении с активной службы, должно быть, забыл сдать. Вот и нашлось подходящее место для их применения.

Дома в Ирландии редко имеют веранды, поскольку погода по большей части то дождливая, то ветреная и на веранде нечего делать. Но что, как правило, есть в этих домах – так это вторая дверь на задней стороне; она ведёт из кухни в огород или в хозяйственный двор, посыпанный гравием. Такая задняя дверь была и в доме Бриджит, к ней вела дорожка, вдоль которой стояли мусорный бак и большие растения в кадушках. С виду эта дверь не представляла собой препятствия. Но вопрос состоял не в том, смогу ли я войти – уж это-то я смогу в любом случае; более того, я даже ощутил желание снова проломиться сквозь стену, – а в том, смогу ли я войти, не оставив следов.

Я метнулся через тощий газон и разросшуюся ботву овощных грядок, присел перед дверью на корточки и медленно повёл правой рукой вдоль косяка, прислушиваясь к восприятию прибора, встроенного в последнюю фалангу моего безымянного пальца и изначально задуманного для того, чтобы обнаруживать токовые контуры мин-ловушек. С таким же успехом он годился и для обнаружения охранных систем дома. Но здесь их не было. Я достал один из своих секретных маленьких инструментов, приступил с ним к замку и секунду спустя уже был внутри.

Я очутился на кухне, и пахло в ней странно: запах был застоявшийся, сладковатый и в то же время затхлый. Кухню не мешало бы проветрить, но я тихонько закрыл за собой дверь и осмотрелся, естественно, не включая света. В раковине стояла немытая посуда, чашки, тарелки, кастрюлька. Я ненадолго выключил усилитель остаточного света и заглянул в холодильник. Початая бутылка молока, на маленьком подносе сохло несколько ломтиков колбасы. Всё это не походило на то, чтобы кто-то основательно собирался в долгую поездку. Я закрыл дверцу холодильника и продолжал осмотр. Проверка мусорного ведра под раковиной потребовала недолгого включения карманного фонарика, и после этого мне стало хотя бы ясно, откуда шли эти запахи.

Я продолжил свой путь в гостиную. Я не знал точно, чего я ищу. Какую-нибудь подсказку. Следы борьбы, может быть. Но уютно обставленная гостиная имела прибранный вид. Диван со взбитыми подушками. Телевизор, включённый standby на ожидание сигнала. Стеллаж с книгами, комнатными цветами и коллекцией маленьких керамических ваз. Я спросил себя, побывала ли уже в доме полиция или удовольствовалась тем, что опросила соседей и знакомых. В инфракрасной области, по крайней мере, всё было темно, никто не оставил никаких следов.

Под лестницей, ведущей на верхний этаж, стоял небольшой секретер, на котором стопкой лежали письма и другие бумаги. Место было такое укромное, что я мог воспользоваться карманным фонариком, не опасаясь, что его свет заметят снаружи, но я обнаружил лишь обычные в домашнем хозяйстве счета – ничего, что могло бы насторожить. Но кое-что всё же вызвало мой интерес, предмет, который не бросился мне в глаза, пока я не включил фонарик: портрет мужчины в тяжёлой серебряной рамке.

Это был молодой мужчина с дикими тёмными волосами и дикими тёмными глазами, которого я ещё никогда не видел ни вблизи Бриджит, ни где-либо ещё. Вид у него был мрачный, подбородок воинственно выдвинут вперёд, но в уголках рта всё же можно было вообразить намёк на улыбку. Красивый мужчина. Полный страсти.

И у меня возникло такое чувство, будто этот свирепо смотрящий мужчина того и гляди раскроет рот и спросит: Что это вы делаете в доме моей возлюбленной?

Я был взломщик. Взломщик, склонившийся над личными бумагами в принципе незнакомой ему женщины и светящий фонариком на фотографию чужого мужчины. Я выключил фонарик, выпрямился и огляделся. Будет очень стыдно, если меня здесь застукают; я должен быть осторожнее.

Некоторое время я стоял неподвижно, вслушиваясь в тишину дома, ощущая его холод, и вдыхая чужой запах. Что я тут, собственно, делаю? Действительно ли мне есть дело до Бриджит и до её исчезновения?