Интенсивный запах спагетти, томатного соуса и чеснока встретил меня вместе с кельнером, который спросил, заказан ли у меня столик. Его скептический взгляд привёл меня к осознанию того, что мне неплохо было бы полностью пересмотреть и свою внешность.
– Нет, – признался я. – Но я хочу посмотреть, нет ли здесь одного человека.
– Пожалуйста, – сказал кельнер и дал мне дорогу, но в этом слове прозвучало также:
Тот, кого я искал, был действительно здесь. Более того, он и сидел, заметный и крупный, за тем же столом, где я надеялся его найти. Мужчина неизменных ритуалов.
– Вы видите меня удивлённым, – церемонно, но без малейшего удивления сказал мой бывший адвокат Туве Мортенсон и оглядел меня поверх своих узких очков. Я сел напротив него. Перед ним стояла большая тарелка «антипасти» и початая бутылка кьянти, которая гарантированно происходила из самого конца карты вин с самыми высокими ценами. – Но можно ли мне всё же исходить из того, что вы здесь не случайно и не только для того, чтоб поздороваться со мной?
– Это точно, – сказал я. – Я хотел бы вас кое о чём просить.
Мортенсон поддел вилкой сушёный томат, законсервированный в масле.
– На прошлой неделе вы доказали, что ещё знаете, где находится моя адвокатская контора. И теперь я спрашиваю себя, почему, – сказал он, сунул в рот кусочек, с наслаждением прожевал его, проглотил, запил глотком вина и продолжил: – вы берёте на себя риск помешать мне в моём, так сказать, священнодействии и тем самым склоняете меня к тому, чтобы я отказал вам в вашей просьбе?
– Просьб даже две.
Тут его брови поднялись.
– Это ещё хуже.
Я невольно улыбнулся.
– Во-первых, – сказал я и сцепил пальцы перед собой на столе, – я должен просить у вас прощения, что я вам помешал.
Мортенсон насторожился, проницательно оглядел меня.
– Не ослышался ли я: вы только что употребили выражение «просить прощения»? Ибо если мне померещилось, то я должен требовать, чтобы мне принесли другое вино.
– Вино, я думаю, в порядке.
– Вы меня успокоили. А то ведь оно свински дорогое.
– Во-вторых, я хотел бы просить вас о помощи одному моему другу.
Мортснсон отложил свои приборы, снял очки и основательно промассировал себе переносицу.
– Вечер чудес. Гуннар Форсберг проявляет заботу о ком-то другом, кроме себя. Сегодня я не смогу уснуть от восторга, что мне довелось пережить такой момент. – Он снова аккуратно надел очки и осмотрел меня, сощурившись. – Как я полагаю, это неотложно? Говорите же. Только тихо, если можно.
Я нагнулся к нему и вполголоса рассказал ему, что было известно о Димитрии. Сдержанная итальянская музыка заботилась о том, чтобы ничего из моего рассказа не дошло до соседнего столика, за которым, правда, сидела лишь воркующая парочка, у которой на уме было совсем другое.
Мортенсон предался поеданию артишока и затем спросил:
– Это дело в России – вы не знаете, о чём там речь?
– Нет. Но насколько я знаю Димитрия, он виноват, как Иуда.
– Хм, понимаю. – Он размышлял, пережёвывая. – Когда он был арестован? Во вторник? Это значит, насколько я могу судить, что в среду… но в среду был нобелевский день, такие вещи в такой день, скорее всего, не делают, значит, скажем так, в самолёт его посадили в четверг. Сегодня пятница, и она уже кончилась, а там выходные… Это значит, ваш друг в любом случае сидит уже в русской тюрьме. Хорошо, я посмотрю, что можно будет сделать. У меня есть кой-какие связи в Санкт-Петербурге, и найдётся коллега, который разберётся на месте.
– Спасибо, – сказал я.
Мортенсон наткнул на вилку толстый ломоть ветчины, сложив его вдвое.
– Могу ли я, пользуясь случаем, спросить вас, как вы собираетесь со мной расплачиваться? Поскольку это недёшево, должен вам сразу сказать.
– Деньги у меня ещё есть, не беспокойтесь.
– От нелегальных операций, надо полагать?
– Это не обсуждается. Тем более что на купюрах этого не видно.
– Да, не пахнут, верно. – Мортенсон покачивал вилкой с ветчиной. – Гуннар, всё-таки вы умный парень. Не могло бы вас заинтересовать применение вашего несомненного таланта для добычи денег легальным путём? Причём гораздо больших денег, чем вам приносила когда-либо в прошлом ваша рискованная работа?
Я напрягся всем телом. В продолжение мгновения я чувствовал желание встать и уйти. То был импульс, исходящий прямо из моих клеток, которые боялись потери свободы. Но этот импульс был уже не такой сильный, или произошло что-то другое, во всяком случае, я смог его побороть и остался спокойно сидеть на месте.
– Говорите, – сказал я.
– Я мог бы вам с ходу дать полдюжины клиентов, которые настоятельно нуждаются в вашем совете. И, в отличие от вашего надзорного куратора, я не хочу за это ни одного эре комиссионных. Мне довольно одного чувства, что я внёс свой вклад в доброе дело.
Глава 52
Так я стал работать консультантом по безопасности. Вместо того, чтобы ночами вторгаться в фирмы и похищать информацию, я советую им, как обезопасить себя от вторжений и защитить свою информацию от шпионов. Пусть это не особенно оригинальное превращение, но зато выгодное. Даже на удивление выгодное: на обновлении системы безопасности фирмы я зарабатываю больше, чем мне принесло бы похищение всех её секретов. Моя укоренённо негативная установка прекрасно помогает мне проникнуться возможными планами плохих ребят, и, как я обнаружил, этого достаточно, чтобы вечером спокойно засыпать.
Но больше всего меня озадачило, что распространённая пословица насчёт того, что преступление себя не окупает, оказалось истинным совсем в другом смысле, чем обычно думают. Если посмотреть, сколько трудов и рисков я брал на себя раньше и как мало, в конечном счёте, при этом зарабатывал, остаётся только сокрушаться. Признаться, с честно заработанных денег приходится платить налоги, а шведское государство берёт, не стесняясь. Но Фаландер тоже брал, не стесняясь. Может, стоило бы прочитать на этот счет ряд лекций в тюрьмах.
То, что я учредил свою фирму как раз на те деньги, которые заработал на последних нелегальных операциях, отнюдь не вызывает у меня угрызений совести, в отличие от Мортенсона. Ведь на благое дело пошли, не так ли?
Естественно, офис, который прилагался к моей квартире, я оставил за собой. Теперь там стоит письменный стол, кожаное кресло, компьютер с выходом в Интернет и несколько стеллажей для бухгалтерских нужд, для технических проспектов от производителей охранных систем и для специальных журналов. Женщина с неполным рабочим днём после обеда отвечает на звонки, обрабатывает корреспонденцию, разбирает и раскладывает по разделам информационные материалы и приходует квитанции по моим расходам. Учёт прибыли я предпочитаю вести сам, меня всё ещё воодушевляют её размеры. Большего офиса мне и не нужно, поскольку основная часть работы, как всегда, проходит на территории чужих фирм.
Когда я нахожу потенциального клиента, я в первые же пять минут обрушиваю на него примерно такую речь:
– Я отсидел в тюрьме за промышленный шпионаж в общей сложности восемь лет. Если бы органы могли доказать всё, что я сделал в действительности, это потянуло бы, наверное, на восемь столетий. И
