нет ничего общего; он выбивает меня из колеи, и я потом не могу спокойно спать. Наверное, надо с младых ногтей привыкнуть к быстрой смене картинок, а у меня такой тренировки не было. Только я собрался укрыться в своей комнате, как вдруг из потока слов вынырнуло имя: «Профессор Хернадес Круз…»
Тут я должен был хотя бы взглянуть.
Вопреки моим ожиданиям, на кухне, вперившись в чёрно-белый телевизор на холодильнике, сидела не хозяйка, а худой мужчина с тёмной окладистой бородой. На нём была белая рубашка со складками на груди, какие обычно носят со смокингом, и он руками ел нарезанную ломтиками кольраби, что я определил лишь со второго взгляда и по запаху.
– Нобелевская лауреатка, – сказал он вместо приветствия и указал на экран.
– Да? – сказал я, глядя на тусклый экран. Ведущий, который показался мне смутно знакомым, и темноволосая, рослая и уже далеко не юная женщина сидели за треугольным столом друг против друга и вели беседу по-английски. Внизу шли шведские титры, значит, передача шла в записи, а не в прямом эфире.
– Задавались ли вы когда-нибудь вопросом, – со спокойными жестами говорила женщина, – как, собственно, возникает сексуальное притяжение?
Всё с ног на голову. Разве не задача интервьюера задавать вопросы, а её – отвечать на них? Но ведущий лишь двусмысленно осклабился и подыграл ей:
– Ну, я могу исходить, естественно, лишь из собственного опыта, но для меня сексуальное притяжение начинается с того, что я встречаю красивую женщину…
В студии раздался смех.
Бородач за кухонным столом вытер руку о брюки и протянул её мне.
– Вы новый жилец, не так ли? Меня зовут Толлар. Моя комната рядом с вашей.
Я поколебался, но пожал его руку.
– Гуннар Форсберг. – Я кивнул на экран. – И что здесь происходит?
– Старое интервью. – Толлар взял очередной ломтик кольраби. – Лет пять назад она получила награду в Англии. Тогда и давала интервью. На следующей неделе она приедет в Стокгольм.
– Понятно, – сказал я.
– Верю вам на слово, – улыбнулась темноволосая женщина, когда смех публики иссяк, – но я имею в виду другое. Я хотела знать, задавались ли вы вопросом, как сексуальное притяжение входит в вашу жизнь? Вспомните детство. Когда вы были ребёнком, девочки казались вам противными. Вид голой женщины был чем-то странным, если не отталкивающим. Одна только мысль о «мокром» поцелуе была вам омерзительна. Вы наверняка уже тогда замечали, что член у вас время от времени затвердевает, но мысль воткнуть его в таком состоянии в тело другого человека была вам крайне отвратительна. Как я уже сказала, так было с вами в возрасте лет восьми или десяти. Несколько лет спустя всё приняло совершенно другой оборот…
– Да. – с ухмылкой кивнул ведущий, – теперь я припоминаю совершенно точно.
Раздались отдельные смешки. Видимо, он воспринимал этот разговор не особенно серьёзно.
– Правда? – продолжала София Эрнандес Круз. – И вот я вас спрашиваю: что же произошло?
– Я думаю, это как-то связано с гормонами.
– Без сомнения, но как именно? Как это функционирует? Не правда ли, весь вопрос в том, как эти гормоны воздействуют на наши
– Вы описываете гормоны так, будто речь идёт о каких-то опасных наркотиках.
София Эрнандес Круз откинулась назад и многозначительно улыбнулась, будто получая удовольствие от того, что её собеседника наконец осенило.
– Да, – сказала она. – А разве нет?
Толлар вскочил и убавил звук, когда передача прервалась рекламой.
– Ну, что вы на это скажете? – спросил он.
– Интересно, – ответил я, думая о бумагах, которые я нашёл в сейфе Рето Хунгербюля.
– Только-то и всего?
– А вы чего от меня ждали?
– У вас перед глазами судьба человечества, а вам ничего не приходит в голову, кроме «интересно»?
– А разве судьба человечества не интересна? – ответил я встречным вопросом. Он явно был чокнутый; мне только было пока неясно, до каких пределов. На всякий случай я счёл уместным умолчать, что судьба человечества мне абсолютно безразлична. Меня интересовала судьба только одного- единственного человека.
Он кивнул в сторону немого экрана и сказал, торопливо жуя:
– Я знаю это интервью. Они уже пару раз его передавали после того, как ей присудили Нобелевскую премию. Сейчас она как раз будет объяснять, как она работала. Что она замеряла у студентов, ни о чём не подозревающих, гормональный уровень и мозговую активность, показывая им в это время порнографию.
– Это больше похоже на развлекательный эксперимент.
– Это эксперимент с человеческим сознанием. Вот о чём идёт речь. Человеческое сознание приводится под контроль при помощи сексуально-магических практик, – у Толлара участилось дыхание, и он принялся жевать ещё энергичнее. Он размахивал руками в сторону экрана. – То, чему здесь люди так активно хлопают, не что иное, как сатанизм.
– Да? – сказал я. Такие откровения меня всегда приводят в ступор. Было видно, что у него какое-то серьёзное повреждение крыши, но когда знакомишься с конкретными проявлениями этого повреждения, поначалу теряешь дар речи.
– Чтобы я всё правильно понял, – спросил я через некоторое время, – вот та одежда, в которой многие женщины ходят по городу, как только начинаются первые тёплые дни, это тоже сатанизм?
Его брови поднялись. Гримасы остальной части лица были скрыты его дикой лохматой бородой.
– Вы иронизируете, – определил он. – Вы веселитесь, потому что не понимаете, какой план скрывается за этим.
– Но я сильно подозреваю, что вы его понимаете.
– На самом деле это совсем нетрудно. В конце концов, сатане доставляет удовольствие недвусмысленно возвещать о своих намерениях. Что он, кстати, обязан делать, ибо если он нас обманывает, то его достижения после этого не считаются. Мы должны с открытыми глазами бежать к собственной погибели, чтобы наши души принадлежали ему.
Он явно относился к тому сорту сумасшедших, которые подводят под своё безумие убедительную систему. Я взял стул и сел.
– Тогда расскажите мне, как выглядит этот план. Мне всегда хотелось это знать.
Он подвинул ко мне тарелку с кольраби и жестом пригласил меня угощаться. Видимо, высшее проявление доверия. Я взял самый маленький кусочек, потому что мне пришлось бы соврать, если бы я взялся утверждать, что сырая кольраби относится к моим любимым лакомствам.
– Вот вы упомянули легко одетых женщин, – объяснял мне Толлар устройство мира. – Но задумайтесь, кто их одевает? Модельеры. Юбки всё короче, вырезы всё глубже, облик всё более вызывающий. За этим кроется план сексуализировать общество. Для чего? Чтобы усилить нашу животную природу – раз, чтобы мы вели себя как животные: это то, что сатане нравится всегда. – Толлар при всём желании не походил на человека, у которого в жизни хоть однажды был секс, не говоря уже о достаточном опыте. – И второе, чтобы подготовить почву для таких экспериментов, как этот. Наше общество сексуализируется уже несколько десятилетий. Наши ценности полностью пришли в упадок. Поэтому и присудили этой женщине даже Нобелевскую премию, вместо того чтобы гнать её прочь за её опыты!
