она зеленые соломенные салфетки на столике, цветы в медной вазе — что-то такое в острых колючках. Однако именно так, оказывается, выглядят настоящие «алтайские розы». Запомнились вытянутые, как свечи, бокалы, бутылка вина с такой этикеткой, что пройдешь и не глянешь: белая простая бумажка, название латинскими буквами, зато вкус — воспаряешь, и сразу же — яркие искры в сердце. Лариса сроду такого вина не пробовала. И ещё хорошо запомнилось, как вдруг, будто сытая кошка, промурчал телефон. Неожиданно так промурчал, Лариса вздрогнула. Показалось, что это ни много, ни мало — звонок с того света. А Георг, как в театре, картинно повернул голову и спокойные северные глаза его будто вымерзли.
— Меня нет, — сказал он, глядя, как красным мотыльком бьется индикатор на корпусе. — Меня ни для кого нет. Я — в «карантине». — Дождался пока после десятка низких сигналов аппарат замолчал, протянул руку и выдернул из стены плоскую вилочку. — Так будет лучше. Разве нам кто-нибудь нужен — сейчас?
Он теперь смотрел на неё в упор, не мигая. Завораживающий призывный свет возник меж ресниц.
Лариса не выдержала и опустила голову.
Хотелось ещё вина.
— Задерни шторы…
Голос у неё прозвучал неожиданно хрипло.
Восхищало, как у них все было великолепно организовано. Через пару дней, в выходные, решили покататься на лодке: стриженый парень, хозяин станции, к которому Лариса, будь такой случай, и обратиться бы побоялась, уважительно подскочил, засуетился, когда они появились, радостно хлопнул рука об руку с Мурзиком, ни о чем не спрашивая, выдал не потрепанную унылую плоскодонку, безнадежно покачивающуюся среди других точно таких же, а моторку, причаленную отдельно и явно ухоженную. Двигатель у неё не ревел и не сотрясался в дикой вибрации — будто шмель, трудолюбиво гудел над тихой водой. Даже разговаривать можно было без крика. И машины у них были тоже — отлаженные до хода часов: ни поломок случайных, ни простуженного откашливания в моторе. Приехали, куда надо, и уехали, когда захотели. А если возникало на даче желание наведаться в ресторан (через две станции, по этой же самой ветке железной дороги), опять-таки — всегда свободный, уютно пристроенный у окна столик, официант, узнавая мгновенно, кладет на скатерть меню в кожаном переплете. Никаких ожиданий, расспрашиваний, недоразумений, очередей. Расписание электричек, с чем Лариса, как правило, мучалась каждое лето, тут — пожалуйста, распечатка со всеми на неделю вперед запланированными изменениями. Оказывается, Земекис вынул из местного банка данных.
— А кто ему разрешил войти в этот банк?
Георг довольно туманно ответил, что есть у человека всякие такие возможности. Собственно, получение информации — это его работа. Выяснить можно все, требуется только знать — где и как. Чувствовалось, что ему не слишком хочется вдаваться в детали. Впрочем, неважно, главное, что Лариса тоже теперь получала аналогичную распечатку. Больше не приходилось торчать на платформе по сорок минут.
И продукты они покупали исключительно в известных им магазинах.
— Зачем травиться? — рассудительно говорила Марьяна по этому поводу. — Здесь место, по крайней мере, проверенное. Они нас знают. Ничего поддельного не всучат.
— Почему? — интересовалась Лариса. Ее это приводило в недоумение.
А Марьяна высокомерно пожимала плечами:
— Ну это им самим станет дороже…
А вино, которое ей тогда так понравилось, было из приветливого подвальчика неподалеку от Исаакиевского собора. Лариса как-то заглянула туда вместе с Георгом. Ни одного покупателя, сдержанный и одновременно услужливый взгляд продавца, длинные вереницы бутылок, уложенных в ячейки с настоящей соломой. Тишина, толстые стекла витрины, дневной шум с улицы еле просачивается. Правда, от ценников, скромно поставленных рядом, у неё в прямом смысле потемнело в глазах.
Кто это, интересно, может себе позволить?
— Зато натуральный букет, — объяснил Георг. — Не для опохмела наутро и не для того, чтобы хлопать стаканами и закусывать колбасой. Вино, по-моему, должно быть вином. Тебе нравится? Нравится. Значит, берем.
Одними глазами он указал продавцу на выбранное. Бутылка была бесшумно извлечена, обтерта и упакована в специальную сумочку.
— С ума сойти!
— Ничего, не переживай…
Тут же, при выходе из подвальчика остановилась машина. Небрежный взмах к мостовой, и шофер, как загипнотизированный тормозит. Стало ясно, во всяком случае, почему Георг никогда не опаздывает. Ведь практически невозможно, всегда существуют законные пятнадцать минут. Трамвая, например, долго не было, сломался автобус, или, черт его знает, выныриваешь, вся изжеванная, из метро и в отчаянии глядишь — уже на полчаса больше, чем следует. Пунктуальность Георга была сродни какому-то волшебству. Лариса дважды (что-то её в этом вопросе слегка заело), совершая героические усилия, являлась точно в назначенный срок, ну, может быть, на минуту задерживалась, никак не больше, и уже по пути предвкушала с некоторым злорадством, как она специально так встанет, чтобы её отовсюду было заметно, обопрется там обо что-нибудь, пару раз как бы от скуки зевнет, а при виде поспешно шагающего Георга мимолетно, якобы не придавая значения, поглядит на часы. Ни в коем случае не упрекнет его за задержку. Подумаешь, великое дело — прождала десять минут. И что же вы думаете? Уже на месте. Елки-палки, и главное, вид у него такой, будто прогуливается здесь минут двадцать.
До слез было обидно, что не удается его уязвить.
Сам Георг, кстати, в подобной точности ничего особенного не находил. Говорил, что всегда можно прикинуть время, необходимое для поездки по городу.
— А как же транспорт? — искренне удивлялась Лариса. — А откуда ты знаешь, что трамвай вообще подойдет? А переходы в этом чертовом метрополитене?
Георг, в свою очередь, удивлялся её удивлению.
— Поезд в метро идет от одной станции до другой две с половиной минуты. Еще две минуты надо добавить на каждую пересадку. Минут пять-семь, если через переход, скажем, на «Невском». Эскалатор — около трех минут, без разницы, на любой станции. Ни троллейбуса, ни трамвая вообще ждать не нужно. Глупо ждать полчаса, чтобы потом проехать пять остановок. От Гостиного двора до Невы пятнадцать минут ходьбы. Ну ты, может быть, там двадцать минут потратишь. От Гостиного до Литейного, в другую сторону, — десять. От угла Невского до Сенной тебе, скажем, ну — четверть часа. От угла Литейного до Пестеля, до собора — тоже пятнадцать минут. Прогуливаешься спокойно, думаешь о своем. Никакой тебе давки, никто с тебя билета не спрашивает…
Здорово это у него получалось, если, конечно, теоретически. А на практике? Как реально запомнить такое количество разных вещей. Это физически невозможно, я, во всяком случае, не могу.
Но Георг эти её возражения считал надуманными:
— На самом деле тебе не надо ничего специально запоминать. Требуется один раз создать «картинку» всей ситуации. Вот, у тебя бывает так, когда утром ты собираешься на работу: значит, ты только что встала, и — как бы в следующую секунду уже едешь в автобусе. Или, извини, на чем ты там ездишь в своем районе? Оба эти момента вплотную приткнуты один к одному. А в промежутке — как ты чистишь зубы, завтракаешь, отправляешь ребенка в школу, сама одеваешься, идешь по улице, топчешься на остановке, — все это напрочь вываливается из головы, не воспринимается и как будто не существует. Бывает у тебя такое?
— Постоянно, — кивнула Лариса.
— Вот, в психологии это называется «динамическим стереотипом». Связная последовательность действий, которая совершается почти инстинктивно, без единой ошибки и не улавливается сознанием. Так же, можешь мне поверить, и здесь. Один раз поставишь стереотип — и пользуешься затем всю жизнь. Уже не разум, но выработанный инстинкт подскажет тебе, сколько потребуется на дорогу. Считать ничего не придется, ты просто знаешь, как вынырнуть из метро в нужной точке.
А позже, когда в начале июля они ходили смотреть регату на одном из каналов, Георг по дороге домой
