почувствовала серьезную угрозу своему положению и даже какое-то время думала вообще оставить двор, однако ее верный друг Берни сумел нейтрализовать опасную соперницу и помог маркизе сохранить власть.
Мария-Терезия, бывшая в курсе всех перемещений и интриг в Версале, колебалась, обратиться ли ей к Конти, как к начальнику тайной канцелярии короля, или нет. Он пользовался огромным влиянием на маркизу де Помпадур. И в конце концов она решила положиться только на нее, сочтя, что это будет надежнее, раз Помпадур с такой легкостью удалось свалить новую фаворитку. И Помпадур оправдала ее надежды, сделав Берни ответственным за переговоры с Австрией, хотя сам он, надо сказать, был противником такого союза.
Во время свидания с королем она напомнила ему о неосторожных остротах Фридриха II по поводу его частной жизни – ей и самой до сих пор было не по себе от колкостей прусского монарха, а также изложила достаточно известную точку зрения о необходимости создания великого католического альянса, который должен стать противовесом растущему влиянию протестантизма в Европе. Она говорила с ним о мире, которым он насладится после низвержения ненавистного, связанного союзом с еретической Англией прусского короля.
И после этого был разработан проект договора, а сам Версальский договор был заключен в мае 1756 г.
В честь этого события маркиза заказала знаменитому Гюэ камею из оникса, на которой было изображение аллегорических фигур Франции и Австрии, царящих на алтаре верности и попирающих ногами лицемерие и разлад...
И австрийский посол в Версале был совершенно прав, когда написал в Вену министру императрицы: «Не подлежит сомнению, что именно ей (Помпадур) мы должны быть за все благодарны и что именно на нее мы должны рассчитывать в будущем». Кауниц тоже направил маркизе благодарственное письмо, а сама императрица подарила ей письменный прибор из ценных пород деревьев со своим портретом, на что Помпадур ответила изъявлением «покорнейшей признательности».
Война с Фридрихом проходила не так легко и успешно, как надеялись в Версале. Она шла с переменным успехом, и Фридриху удавалось каждый раз выпутываться из всех сложных ситуаций. Франция была верным союзником. Однако неудачи преследовали ее: Ришелье и Субиз не были талантливыми полководцами, она потеряла деньги и людей в Германии и Америке, ее государственный долг рос, ее авторитет падал. Было бы совершенно несправедливым возлагать ответственность за эти неудачи на Помпадур.
В борьбе против строптивого парламента маркиза хотела командовать, но потерпела неудачу, и министру финансов Машо, которого она определила на этот пост, чтобы пополнить опустевшую казну, пришлось ввести двадцатипроцентный налог на церковное имущество, что вызвало упорное сопротивление.
Ортодоксальное духовенство было всегда настроено против маркизы и тайно или явно преследовало ее, тем более что она была поклонницей Вольтера, который постоянно вел беспощадную борьбу против церкви. Архиепископ Парижа в своей ненависти к ней зашел так далеко, что, видя в ней губительницу короля и народа, требовал ее сожжения! Народ выступал на стороне парламента, подстрекал духовенство и присягал на верность учению сурового театианца (монашеский орден). Буайе выступал против «королевской шлюхи», и маркиза была вынуждена принять меры для своей охраны, для чего было достаточно оснований. Еще более опасным стало ее положение после покушения Дамьена на жизнь Людовика. Покушение не удалось, однако Людовик был потрясен, его охватило глубокое раскаяние в своем образе жизни, на некоторое время духовник стал для него единственным авторитетом. Создавалось впечатление, что могла повториться ситуация в Метце, когда после его болезни получила отставку герцогиня де Шатору. Целых 11 дней дофин, враг фаворитки, был всевластен, как никогда. И Помпадур, закрывшись в своих покоях, все это время слышала под своими окнами угрозы и выкрики толпы, в то время как двор злорадствовал по поводу ее тревоги и возмущения. Она плакала, падала в обморок и не могла успокоиться, несмотря на утешение своих друзей и подруг. Машо, возвышению которого она в свое время содействовала, теперь, когда положение маркизы было решено, быстренько перебежал в противоположный лагерь. По поручению короля он посетил маркизу и имел с ней получасовую беседу, после чего она, дрожа как в лихорадке и вся в слезах, воскликнула: «Итак, я должна удалиться!».
И все уже было подготовлено к отъезду в Париж, когда к ней заглянула ее подруга, жена маршала, и воскликнула: «Это еще что такое?» И когда маркиза объяснила, что Машо сказал, будто этого хочет Людовик, возразила: «Машо хочет здесь командовать. Он вас предал. Тот, кто сейчас покинет поле боя, потеряет все».
Во время обстоятельного разговора с Берни, Субизом, маршальшей и своим братом маркиза немного успокоилась и решила остаться.
И уже через несколько дней король снова встретился со своей подружкой, а отставка Машо была решена. А вскоре маркизе удалось добиться падения своего старого врага Аржансона. Как раз в это время он подготовил новую фаворитку для короля, графиню д'Эспарб, и был полностью уверен в успехе. Через Берни маркиза пыталась достичь примирения с ним, однако Аржансон думал, что он сильнее, и отклонил это предложение. Маркиза тем не менее предприняла последнюю попытку договориться с ним с глазу на глаз и в конце концов заявила: «Не знаю, как все это кончится, однако уверена, что один из нас, вы или я, должен будет удалиться...»
И она осталась победительницей. Своего фаворита Берни, который продолжал настойчиво призывать ее к миру, она заменила на Стенвиля, однажды уже оказавшего ей огромную услугу, что помогло ей удержать свое место: это он передал ей письмо, написанное Людовиком маркизе де Шуазель-Романе. И, получив титул герцога де Шуазеля, он долгое время оставался первым министром короля. Он и проводил политику Помпадур. Именно ему принадлежала идея создания «южного союза» Франции, Австрии и Испании, который должен был противостоять «северному союзу» Англии, Пруссии и России. Началом ее послужил договор 1761 г., скрепивший долгосрочный союз между Францией и Испанией. Однако главной его задачей на посту первого министра было заключение нового пакта, именно он еще больше втянул Францию в войну...
Свободное время, остававшееся у маркизы от занятий политикой и суматошной придворной жизни, было до предела заполнено разнообразными развлечениями и путешествиями, посещениями выставок картин, фарфоровых фабрик в Севре, а также известных ювелиров Дюво, встречами с архитекторами и художниками, артистами и поэтами. Она работала кистью или гравировальной иглой. Или это была обширная переписка, в которой она иногда, как, например, в случае с госпожой фон Лютцельбург, позволяла себе быть предельно откровенной, в то время как в своих письмах Эгийону, губернатору Бретани, отражена ее причастность к войне, о чем упоминается также в ее переписке с генералом Клермоном. Она могла погрузиться в чтение, забыв обо всем окружающем, в своей богатейшей библиотеке романов на разных языках...
Несмотря на то, что маркиза фактически была королевой Франции, она должна была постоянно заботиться о сохранности своего трона и ежедневно отстаивать его всеми доступными методами. Ей нечего было бояться размещавшихся в «Оленьем парке» девочек, они появлялись и исчезали, однако в один прекрасный день у короля могла возникнуть страсть, которая не прошла бы так быстро, как в случае с той
