Человек дулом пистолета почесал бровь.
— Помочь, конечно, надо. Не оставаться же вам тут на всю жизнь.
— Не хотелось бы, — с надеждой сказал я.
— И для меня ваше появление чревато. Все эти похождения во времени… Такое у нас не поощряется.
Он согнул руку и неловко — мешал пистолет — вытащил из часов длинный тоненький стерженек. Покрутил его. Раздался звонкий щелчок.
— Вообще-то сейчас сезон, — бормотал человек. Солнце активное. А это много значит, если солнце активное.
Коричневое солнце на небе сжималось и расширялось. Черных облаков до горизонта стало намного больше.
Вдруг он неожиданно спросил:
— В бога верите?
— Нет, — удивленно сказал я.
— Придется поверить. Туннель будет через двадцать минут. Уникальное совпадение. Через двадцать минут, четыреста метров на юго-запад. Вам необычайно везет. — Он сориентировался по часам. — Четыреста метров. Это, значит, во-он там, — показал на обширное здание Музея.
Мне стало немного легче. Очень не хотелось застрять тут на всю жизнь. Этот мир был не для меня.
— Лучше прибыть загодя, — между тем сказал человек. Посмотрел с сомнением: — У вас была хоть какая-нибудь военная подготовка?
— Да.
— Значит, стрелять умеете?
— Нет.
Он покрутил головой. Строго и медленно приказал:
— Идти за мною шаг в шаг. Команды выполнять беспрекословно.
— Понятно, — ответил я, стараясь быть твердым.
— И еще. — Он достал плоскую коробочку, из нее две ярко-красные, тревожные таблетки. Одну положил в рот, а другую протянул мне: — Вы сейчас каждую минуту получаете десять рентген. С этим надо считаться.
Таблетка на вкус была горькая. Просто челюсти сводило в дугу.
Человек глубоко вздохнул:
— Поехали!
К Музею вела тропинка из каменных плит, уложенных, вероятно, вручную — неровно. Осот сквозь них не пробивался — черной стеной поднимался по бокам.
— Руками не трогать, — предупредил человек, указывая на колючие стебли. — Яд накожного действия. Будут ожоги, нарывы и так далее.
Жара на тропинке была сумасшедшая. Из нагревшихся зарослей тек пряный густой аромат, напоминающий какие-то духи. От него кружилась голова. Человек шел быстро, упруго, внимательно посматривая по сторонам. Я брел кое-как, спотыкаясь. Тишина вокруг стояла жуткая. Ни единого звука. Только наши шаги. В ушах у меня звенело, будто пели тысячи озлобленных комаров.
Вдруг человек остановился и схватил меня за пиджак.
— Что? — спросил я.
— Тихо, — сквозь зубы приказал он. — Тихо.
Он рассматривал непроницаемые заросли. Осот стоял совершенно неподвижно. Листья в стеклянных шипах переплелись плотной душной стеной.
— Береженого бог бережет, — наконец сказал человек и дважды выстрелил.
Толстые черные стебли согнулись и с дождевым шумом легли на тропу. Будто провели по корневищам невидимой косой. За ними ничего не обнаружилось.
— Вперед! — скомандовал человек. — И быстрее, черт бы вас побрал!
Оставшиеся сто метров мы почти пробежали.
Осот немного не доходил до Музея. Здание его сильно пострадало: штукатурка и рамы были выворочены, а стена, обращенная к нам, треснула от крыши до основания. В ней зиял здоровенный пролом. Правая часть осела и угрожающе накренилась.
Я отчаянно задыхался. Мы шли слишком быстро. Но человек не дал мне передохнуть. А едва дождавшись, сказал:
— Сюда!
И сразу же из пролома выполз большой — метра в полтора — неторопливый слизняк. Он был бурого, защитного цвета, абсолютно голый, противный, а на голове его трепетали улиточьи рожки антенн.
Я невольно вскрикнул и отступил.
— Ничего страшного, — сказал человек.
Ботинком с размаху пнул слизняка в бок. Тот качнулся, показав желтое брюхо, всхлипнул неожиданным басом и, развернувшись, насколько мог быстро, пополз прочь.
— Растительноядный, — коротко объяснил человек. — Никакого вреда. Съедобный.
И полез вверх, в пролом, по истерзанным битым кирпичам.
Я с большим опасением последовал за ним. Слизняк вызывал у меня отвращение. Не хотелось бы еще раз натолкнуться на такую тварь.
Мы спустились в подвал и по нему добрались до вестибюля Музея. Отсюда вели две мраморные лестницы. Одна была совершенно разломлена — в воздухе висела только ее верхняя часть, другая же каким-то непонятным образом сохранилась, прилепившись к стене.
— Быстрее, быстрее! — непрерывно торопил меня человек.
Каждую секунду я боялся, что лестница обвалится.
А когда мы вступили в зал, то с середины его неторопливо поднялась и, развернув перепонки, улетела в пролом мохнатая ярко-синяя птица.
В этом Музее я уже бывал. Раньше здесь находились чучела и макеты животных, а под потолком тянулся огромный, тридцатиметровый скелет кита. Теперь этот скелет рухнул, валялась беспорядочная груда истлевших желтоватых костей. Чучела и макеты исчезли, железные коробки витрин стояли обнаженные. А по стенам до самой крыши вздымались угольные языки пожаров.
— Мы пойдем через здание, — сказал человек. — Хоть длиннее, но безопаснее. Между прочим, вы напрасно так отстаете.
Тут он замер. Перед нами в витрине раскорячилась всем телом горилла. Видимо, чудом уцелевшая — чрезвычайно лохматая, с поднятыми руками. На спине у нее топорщился мешковатый горб.
Человек внимательно разглядывал витрину.
— Никогда нельзя быть уверенным… — начал он и внезапно выстрелил.
В стеклах витрины неожиданно зашипело, засвистело — горб, естественно, отвалился, и на полу, разбрызгивая слюну, забилась в судорогах небольшая пузатая ящерица.
— А ведь мог не заметить, — задумчиво сказал человек и выстрелил еще раз.
Ящерица затихла.
— Живучие, гады. Имейте в виду: один укус — и вы покойник. Сильнейший яд. Излечений практически не бывает.
Я посмотрел на конические зубы и дал себе слово, что больше не отстану ни на шаг.
Через задний пролом мы спустились во двор и прошли вдоль ограды. Двор был на удивление пустым и чистым. Даже осот здесь не рос, и асфальтовая поверхность сияла нетронутостью. Зато старинное здание дальше по набережной, с шаром наверху, совершенно развалилось. Оползни гнетущет о мусора обтекали его, и поверх щебенки господствовала витиеватая покореженная арматура.
Человек уже выглядывал из ворот, осторожно подкручивая стерженек на браслете часов.
Раздавались металлические щелчки.
Я, пугаясь, приблизился.
— Все-таки не повезло, — сказал человек. — Видите вот этот люк?
