— Плохо! — прокричала я ему и показала на Арманда. — Ему плохо, разве вы не видите?
Жульен что-то пробурчал и гневно наморщил лоб над своими звериными глазами. Я увидела какое-то быстрое движение и следующее, что я помню, — вспышка боли на моем лице, я пошатнулась и ударилась о переднюю стенку вагона.
— Дерьмо, — пробормотала я, сползая вниз по стене. Я повернулась на бок и стала ощупывать рукой то, что подозрительно влажно стекало у меня по лицу. Кровь. У меня шла носом кровь. Я пощупала нос, чтобы убедиться, что он еще на месте.
Меня охватил панический ужас, когда я осознала, что Жульен, сгорая от ярости и страшно ругаясь, направляется ко мне, оставив сидящего на корточках Арманда. Он зажал в своей ручище револьвер, готовый в следующую секунду ударить. Я попыталась заслониться от него рукой — бессмысленный, беспомощный жест: нет, только не еще один такой удар!
И тут случилось это. Арманд с нечеловеческим усилием сделал выдох, и с тяжелым грохотом растворились вагонные двери. Ветер, гудя, ворвался в тамбур, быстро заполнил его своим свистом. Я повернула голову и едва успела увидеть, как Жульен вылетел через открытые двери в черную ночь. Он даже не успел закричать.
В следующий момент Арманд нагнулся вперед и его вырвало на блестящий пол вагона.
— Дверь, — захрипел он. — Скорей закрой ее!
Я уже ничего не понимала. Ветер гулял в маленьком тамбуре, трепал мои волосы и одежду. Измазанными в крови пальцами я достала из джинсового кармана бумажный носовой платок и приложила его к онемевшему лицу. Все-таки сломал мне Жульен нос или нет? Этого я не могла понять. Я посмотрела на бумажный платок: Боже мой, он был весь насквозь в крови!
Арманда еще раз вырвало. Точно, дверь. Да. Я с трудом поднялась на ноги и протянула руку к дверной ручке возле темной дыры, в которую врывался ветер. Только бы не выпустить теперь. Тонкий бледный луч света выглянул наружу, в ночь и осветил бегущие мимо кусты и осоку, мелкий гравий на шпалах. Я наклонилась вперед, крепко сжала ручку двери и рванула ее изо всех сил. Но, похоже, что ветер также изо всех сил старался удержать дверь открытой. Но мне каким-то чудом все же удалось закрыть ее.
Свист ветра в миг прекратился. Я рухнула на пол, облокотилась на переднюю стенку вагона, чтобы перевести дух и понять, что же стало с моим носом. Я зажала его большим и указательным пальцами, чтобы приостановить кровотечение, а другой рукой достала из кармана следующий платок.
— Арманд, что это было? — промямлила я. — Что случилось с Жульеном?
— Ты же сама видела, — тяжело произнес Арманд. — Я выкинул его.
Я ошарашенно посмотрела на него:
— Ты его убил?
Он слабо покачал головой:
— Что ты. — Он застонал. — Жульен просто из стали сделан. Он бывший легионер, профессиональный вояка. Максимум, что с ним могло случиться — парочка переломов. Ну, еще возможно, что он сейчас без сознания.
— А я думала, твоя телекинетия парализована. Этим препаратом, антипсихотропным.
Его бросило в дрожь, как будто его бил сильный озноб. Боже мой, он был почти без сил, а я не придумала ничего лучше, как пытать его своими вопросами!
— Он… он подействовал не так, как всегда, — с трудом проговорил Арманд. — Я не знаю, почему. Возможно, потому, что Жульен мне его неправильно вколол. Когда он собрался еще раз тебя ударить, я… Я не знаю, как я это сделал.
Он закрыл глаза.
Я с беспокойством посмотрела на него. Он действительно был болен. Что мне теперь было делать? Позвать кондуктора, попросить его найти в поезде врача? Но что может знать обыкновенный врач о таких вещах, как анестезия мозга у телекинетов, и о таких средствах, как антипсихотропные?
Стоп — поезд! Поезд замедлял ход!
Арманд открыл глаза и тревожно посмотрел на меня.
— Поезд тормозит, — констатировал он. Казалось, ему было трудно говорить. — Вероятно, открывание двери во время движения поезда дает контрольный сигнал в кабине машиниста.
И впрямь стал отчетливо слышен лязг тормозов.
— Но зачем тормозить? — удивилась я.
—
Он слегка подвинулся вперед, подальше от грязи, и попытался встать, держась за стенку.
Возможно, так следует действовать по установленным для таких случаев правилам, вяло подумала я. Может быть, начальник поезда обязан посмотреть, что произошло.
— Не могла бы ты…, — все более ослабевающим голосом попросил Арманд, —
Мне уже порядком надоела текущая из носа кровь. Сам нос был в порядке, не сломан, так что я сложила несколько раз носовой платок и поглубже запихнула его в кровоточившую ноздрю. Так. Теперь у меня снова были свободны обе руки. А дел было полно, и делать их нужно было двумя руками.
Поезд шел все тише и тише. Было и впрямь похоже на то, что он остановится прямо посреди дороги.
— Моя сумка, — бормотал Арманд. —
Я осторожно обошла лужу рвоты, стараясь туда не смотреть.
— Что? — спросила я. — Что сделать с твоей сумкой?
— Принеси мне ее, пожалуйста.
— Зачем? Я лучше отведу тебя обратно в наш отсек, пока не пришел проводник или еще кто- нибудь…
— Нет! — Арманд, хрипя, сделал вдох, и с невероятным усилием попытался сосредоточиться. — Нет, я должен идти отсюда. Пока поезд стоит. Я должен уйти, прежде чем они появятся.
— Выйти? — я покачала головой. — Арманд, ты же совершенно без сил.
Он набрал побольше воздуха в легкие.
— Это пройдет. Как только антипсихотроп растворится в крови, мне сразу станет лучше. — Он посмотрел на меня и скривил рот в улыбке. — Мне жаль, что он разбил тебе нос. Мне бы хотелось лучше тебя защитить от этого…
— Ничего. Все не так уж страшно.
— Мне очень жаль, — лихорадочно повторил он. — Жаль, что все так случилось; что я заставил тебя ехать со мной и так далее. Я бы хотел познакомиться с тобой при совсем других обстоятельствах. — Он смутился. — Я хотел тебе это сказать, прежде чем наши пути разойдутся. И я боюсь, что навсегда.
Я смотрела на него и чувствовала, как стучит мое сердце. Но в этот момент я приняла твердое решение.
— Подожди, — сказала я и побежала в наш отсек.
Я взяла обе наши сумки, в спешке запихнула в одну из них недоеденные кексы, лежавшие на сиденье, и помчалась назад к Арманду.
Поезд все еще слегка скользил по рельсам.
— Что ты делаешь? — спросил он меня, бледный, как полотно.
— Я навсегда потеряю покой и сон, если я тебя сейчас отпущу в ночь одного в таком состоянии, — объяснила я и повесила обе сумки на плечи. — Ну когда же наконец остановится этот проклятый поезд?
Казалось, он хотел еще что-то сказать, но у него язык не повернулся. Он только сглотнул, откашлялся и заметил:
— Я бы с удовольствием его остановил, но мой мозг уже совершенно онемел.
— А ты уверен, что нам здесь необходимо выйти?
— Абсолютно. Если бы у нас было время, я бы тебе объяснил почему.
