Освобожденный Эдем

властью и гражданами.

Доменные структуры, напротив, оптимизированы для трансформирующейся реальности. Они опираются на автаркическую экономику, сводящую к минимуму непроизводительные расходы, на родовую организацию социума и определенную близость власти к народу — как в демократических, так и в авторитарных режимах. Цена домена — пограничная замкнутость, высокое входное и выходное сопротивление по отношению к товарам, капиталам, информации, людям.

Национальное государство объединяет недостатки обеих систем, не обладая их функциональными достоинствами. В частности, его «рабочее сопротивление» — информационное (языковой барьер), экономическое (таможенный и тарифный барьеры), демографическое (паспортный, иммиграционный барьер) — весьма велико и поглощает ощутимую часть полезного социального действия. С другой стороны, гражданам национального государства все равно приходится оплачивать «имперский счет» на содержание армии, полиции, разнообразных спецслужб, бюрократического управления и так далее, не получая той естественной компенсации по уменьшению издержек огосударствленного бытия, которую предоставляет империя.[31]

Попыткой преодолеть эти трудности является формирование в современном мире громадных региональных объединений, таких как АТФ (Азиатско-Тихоокеанский форум), ОПЕК (Организация стран — экспортеров нефти), ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), ЕС (Европейский Союз), ЕврАзЭС (Евразийское экономическое сообщество), СНГ (Содружество независимых государств). Здесь трансакционные «издержки существования» снижаются за счет согласования цен, налогов, денежных и товарных потоков, за счет преференций в торговле, общего таможенного пространства и т. д. и т. п. Правда, платой за вхождение в такую квази-имперскую организованность является опять-таки ограничение суверенитета. Национальное государство перестает быть полным собственником своих ресурсов. Оно обязано считаться с политикой вышестоящих инстанций.

К тому же, региональные объединения— структуры своеобразные. Представительствуют в них государства, но опираются они в основном на ресурсные территории. Это значит, что сборка экономического региона (кстати не обязательно оформленного в качестве самостоятельной геополитической единицы), может не совпадать с границами входящих в него государств. То есть, регионализация может «растаскивать» государство на составные части. Здесь характерен пример Испании, от которой после вступления страны в Европейский Союз начали обособляться этнические провинции: Каталония, Страна Басков, Андалусия, Галисия. Возможно, что аналогичная перспектива ждет Бельгию, Францию, Англию и даже Германию.

С другой стороны, колоссальные антропотоки, идущие в основном из стран Третьего мира, образование больших национальных анклавов в Европе и США, не только сделало западную реальность принципиально мозаичной (мультикультурной), но и породило феномен, которого раньше не было. Возник новый субъект истории: мировые диаспоры численностью в сотни тысяч и миллионы людей, живущих вне исторической родины. Причем пребывание в инокультурной среде не только не размывает, как следовало бы ожидать, их первоначальную идентичность, но и, напротив, переводит ее в акцентированное состояние. Связи с «землей предков» сознательно реконструируются. Это, в свою очередь, приводит к зарождению государственных образований совершенно нового типа — построенных на функциональном объединении диаспоры и метрополии. То есть, начинается осцилляция государств. Границы их становятся фрактальными, размытыми, неопределенными. Государства из устойчивой совокупности территорий, что было когда-то главным признаком их политического бытия, постепенно превращаются, в изменчивую совокупность граждан, часто распределенных по нескольким континентам. Причем гражданство здесь может быть весьма условным: лишь в той мере, в какой данный человек признает над собой власть данного государства. Такое гражданство следует называть «сетевым»: степень вовлеченности в подданство может непрерывно меняться. Явление «двойного гражданства», все шире распространяющееся по миру, юридически закрепляет ситуативность этого статуса.

Вывод из сказанного понятен. В трансформирующейся постиндустриальной реальности классическое национальное государство не слишком жизнеспособно. Встраиваясь тем или иным образом в глобальную экономику, без чего нормальное экономическое бытие, по-видимому, уже невозможно, оно вынуждено отдавать часть своих полномочий «наверх»: во-первых, транснациональным банкам и корпорациям, полем деятельности которых является вся планета, а во-вторых — региональным объединениям, которые тоже руководствуются уже не местными, а исключительно глобальными интересами. Вместе с тем, сталкиваясь с «пределом сложности» (накоплением избыточной структурности в техносоциальной среде), государство вынуждено отдавать часть своих полномочий «вниз»: гражданским организациям, криминалу, многочисленным сетевым доменам, явочным порядком организующим новую онтологическую механику.

Фактически, государство перестает быть выделенным. Из мистического или договорного единства, именуемого «нацией» или «народом», оно в условиях глобализации превращается в простой посреднический механизм, в техническую инстанцию, исполняющую весьма ограниченные инструментальные функции. Более того, в нынешних условиях «исчезновения» физического пространства гражданин или гражданский домен, концентрирующий в себе социально-экономическую определенность, имеет полное право обратиться к любому из подобных посредников. Необязательно к тому, который исторически преобладает на данной географической территории. Коммуникации Интернета предоставляют для этого достаточный выбор.

То есть, современное государство слабеет. Оно теряет способность удерживать карту реальности. На смену ему приходят более эффективные конфигураторы.

Подчеркнем в связи с этим безличный характер глобализации. Глобальному экономическому сознанию, если уж внести в этот процесс оттенок субъектности, абсолютно все равно, что происходит внутри данного государства: на каком языке там разговаривают — на английском, немецком, французском, русском, армянском, какому молятся богу — Христу, Иегове, Будде, Аллаху, Кришне, к каким убеждениям тяготеют — демократическим или авторитарным, каких придерживаются традиций — спят на полу или на потолке. Это значения не имеет. Лишь бы местные ресурсы были грамотно подключены к мировым, лишь бы они обеспечивали свою составляющую трансграничного экономического потока.

Одним из проявлением подобной безличности становится анонимность новых мировых сюзеренов. Если государство, в общем, персонифицировано — представлено конкретными политиками и чиновниками, которых можно, по крайней мере теоретически, призвать к ответу, если действия государства, в общем, прозрачны — по крайней мере в случае либерального демократического государства, то новые экономические демиурги — руководство транснациональных банков и корпораций, бюрократический аппарат региональных и межрегиональных объединений — находятся по ту сторону властных кулис, в информационной тени, в общественном зазеркалье, куда социальному зрителю доступа нет. Они чрезвычайно редко выступают на сцену. И потому устройство современного мира все больше напоминает то, что было когда-то описано в романе С. Лема «Эдем», где анонимность власти была доведена до предела: даже простое упоминание о том, что некая власть существует, каралось смертью.

Вспомним драматическую историю корпораций. Ост-Индская торговая компания (Великобритания), основанная в 1600 г., более двух столетий практически бесконтрольно хозяйничала в Индии, Юго-Восточной Азии и Китае. Она имела право содержать собственный флот и армию, самостоятельно вести войны и заключать перемирия, чеканить собственную монету, осуществлять собственное судопроизводство. Налицо все атрибуты настоящего государства. Точно также, вплоть до середины ХХ века, хозяйничали крупные американские корпорации в «банановых республиках» Латинской Америки.

Возможно, что и нынешние зигзаги большой политики, все ее пертурбации, повергающие в оторопь немногих здравомыслящих аналитиков, вызваны вовсе не интересами «мира и демократии», как это громогласно провозглашается, а исполнением заказов подлинных хозяев мира. Крупная ТНК вполне может нанять государство (правительство) для выполнения определенной задачи. Во всяком случае, для некоторых событий трудно представить более правдоподобное объяснение.

Однако, здесь проступает и оборотная сторона. Сетевые домены, начавшие тотальную атаку на государство, продолжают, правда на ином технологическом уровне, восстание масс, о котором еще в двадцатых годах прошлого века писал Ортега-и-Гассет. Они также стихийны и также не способны к предвидению. Только в полном соответствии с доктриной Э. Тоффлера о смене пролетариата когнитариатом,[32] оружием нового класса становится не булыжник, а персональный компьютер. А если еще учесть, что в современном мире государства олицетворяют собой