– Мне кажется, я всегда им была.
– Смотри, только не сильно увлекайся, – посоветовал Питер. – И вообще, нам пора отсюда выбираться. Да и холсты у тебя кончаются.
Ольвия промолчала, потому что это было действительно так.
– Я начинаю бояться, – с улыбкой продолжал Питер. – Еще немного, и мне придется уезжать одному.
Ольвия рассмеялась.
– Одному, не одному, но обещай, что мы сюда еще вернемся.
– Конечно же, дорогая, – ответил Питер, ласково обняв жену и поцеловав ее. – Это действительно прекрасное место.
В последний день перед отъездом, Питер и Ольвия решили попрощаться с островом. Они пошли по дороге в сторону холмов. В самом начале довольно широкая, дорога постепенно превращалась в узкую тропинку. Они стояли на Дун-И и смотрели по сторонам, стараясь как следует все запомнить, для того, чтобы холодными зимними вечерами, сидя у себя дома, вспоминать эту почти сказочную поездку.
Они были абсолютно одни. Хотя шел дождь, небо светилось какими-то особыми сумеречными красками. Над проливом нависла широкая дуга радуги. Пружинистый торф под ногами был подсвечен заходящим солнцем.
От этой феерической, ирреальной картины у Питера с Ольвией захватило дух. Казалось, Айона, осознавая, что с ней прощаются, умышленно предстает перед ними во всей своей красе, желая навсегда запасть в душу Ольвии и Питера.
VI. ОКСФОРД
Джастина
Прошло десять дней. Джастина прилагала все силы для того, чтобы окончательно успокоиться, вычеркнуть прошлое и начать новую жизнь. Хотя, это определение не совсем подходило для того, к чему стремилась Джастина. Она хотела вернуться к налаженной, спокойной жизни с Лионом.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Джастина пыталась вести очень активный образ жизни. Она целиком отдавалась занятиям в студенческом театре. И наконец решилась на то, чтобы привести с собой в студию Уолтера и Молли. Посмотрев на ее приемных детей, студенты без лишних расспросов поняли, в чем дело.
Уолтер был похож на маленького волчонка, растерянного и озлобленного. Потертая кожаная куртка, рваные джинсы, растоптанные кроссовки и непримиримый взгляд исподлобья. Весь вид его выражал стремление к полной независимости.
Молли же наоборот была скромно одета, аккуратно причесана и постоянно смотрела на кончики своих пальцев, боясь поднять глаза.
Молодых театралов не надо было ни о чем просить. Они окружили детей заботой и вниманием, причем к каждому нашли свой специфический подход, чем заставили Уолтера и Молли быстро раскрепоститься.
Джастина невероятно обрадовалась, увидев, что у детей постепенно начинает пробуждаться интерес к театру и искусству вообще. А по своему опыту она знала, что если им удастся серьезно увлечься театром, то за будущее их можно будет не волноваться – плохих людей из них уже никогда не получится. Им надо будет только помочь воспитать в себе уверенность в своих силах и возможностях.
Джастина и сама стала активнее участвовать в студенческих постановках. Работа – вот что могло спасти ее, вылечить от воспоминаний. Она стала внимательнее относиться к Лиону, больше интересовалась его делами и заботами. Она поняла, что кроме любви в жизни есть много интересного и важного.
Лион не переставал удивляться тем переменам, которые произошли в его жене. Из угрюмой, полубольной, холодной и ко всему безразличной, Джастина вдруг превратилась в заботливую жену и любящую мать. Но никто и не догадывался, с каким трудом Джастине давалось все это. Каждый раз, когда она видела темные окна соседнего дома, у нее перехватывало дыхание. Она пыталась отгонять от себя воспоминания о Питере, но это ей не всегда удавалось.
А однажды ночью она увидела сон. Питер и Ольвия стояли обнявшись на огромном валуне, вдававшемся далеко в море и смотрели на горизонт. Глаза их светились радостью и умиротворением.
Джастина проснулась в холодном поту и со слезами на глазах. Она замерла на кровати и боялась пошевелиться. Рядом с ней тихо и мирно посапывал Лион. Тогда Джастина тихонечко встала и на цыпочках прошла в ванную комнату, где проплакала полночи.
Наутро она надела очки и взяла в руки первую попавшуюся книгу. Так она пыталась скрыть от мужа заплаканные глаза. А вечером она попросила Лиона рассказать ей о Германии, о городе, в котором он родился, о его далеком детстве. Лион был удивлен. Ведь уже очень давно они не говорили по душам. Сначала он поморщился, но потом задумался и в глазах Лиона появилась грусть.
– Ты знаешь, – наконец произнес он, – мне не хочется говорить об этом.
Лион поднял глаза на Джастину.
– Я об этом никогда не задумывался, но странная вещь: обычно, когда проходит много времени после какого-нибудь события, забывается все плохое, и в памяти остается только самое хорошее. Но я не могу сказать этого про свое детство. Наверное, слишком мало было радости. Нет, я не говорю, что совсем не было ничего хорошего. Но те события, которые тогда нам казались короткими проблесками счастья в серости безрадостных будней, теперь кажутся мне настолько мелкими и незначительными, что об этом грустно вспоминать. Ведь тогда обрадовать нас было очень просто. Я помню, как на один из праздников, отец сильно потратился и купил настоящий торт. Я помню, что тогда у меня просто перехватило дыхание от восторга. Он показался мне самой красивой, самой вкусной вещью на свете! Торт был большой, круглый, покрытый белоснежным кремом, сверху красовалась огромная роза. Я помню, что чуть не вскрикнул, когда отец стал делить его на части и блестящее лезвие ножа вонзилось в лепестки прекрасного цветка.
Лион вздохнул и замолчал.
Джастина в порыве нежности села на диван рядом с мужем и ласково обняла его. Она хотела заглянуть
