— Да, потому что я устала, что ты постоянно дурачишь меня. Ну вот посмотри: я уступила тебе дюйм, а ты скакнул на милю. Я прихожу к тебе за утешением, а ты решаешь, что мы помирились, и посылаешь за нашим адвокатом.
— Утешением? — Мак чувствовал, как горит у него в груди. — Так вот как называется прошлая ночь?
— Ну да.
— Я тебе не верю.
— Думай, как тебе нравится. У тебя очень высокое самомнение.
— Высокое самомнение? — Как случалось всегда, когда Мак сердился, его шотландский акцент заметно усиливался. — А мне кажется, за прошедшую ночь ты четыре или пять раз вскрикивала, будучи на вершине блаженства. Я помню. Я и сам в этот момент был близок к тебе.
— Физические реакции тела не всегда можно контролировать. И это медицинский факт.
— Я был не с «каким-то телом». Я был с тобой, Изабелла.
— Знаешь, — вспыхнула она, — ты просто воспользовался моим одиночеством. Мне следовало запереть дверь.
Мак внезапно пересел на сиденье рядом с Изабеллой. Она не сдвинулась с места, даже не съежилась: Изабелла никогда не покажет, что ей страшно, особенно перед ним.
— Если ты говоришь, что пришла ко мне за утешением, тогда это ты воспользовалась мной.
— Ты ходишь за мной по пятам и сам это признаешь. Ты каким-то образом сумел вернуться в мой дом и в мою жизнь. Мне кажется, я имею право на свое слово.
— Если добраться до сути, то ты живешь в моем доме. Это моими деньгами оплачивается и этот дом, и прислуга, и красивые платья. Потому что ты все еще моя жена.
— Думаешь, я не вспоминаю об этом каждый день своей жизни? — повернулась к нему Изабелла. — Думаешь, мне приятно чувствовать, что я всецело живу на твою милостыню? Я могла бы упросить мисс Прингл дать мне работу в академии, но у меня нет опыта, и тогда я стала бы жить на ее милостыню. Поэтому, пока ты оплачиваешь все мои счета, о гордости приходится забыть.
— Проклятие. — Мак выглянул в окошко, но интенсивное движение на Оксфорд-стрит мешало ему осмотреться. — Я не подаю тебе милостыню. Оплата твоих счетов — это самое меньшее, что я могу сделать для того, кто имел глупость выйти за меня замуж.
— Ага, значит теперь я глупая и слабая.
— Тебе нравится говорить все за меня, да? В споре ты всегда решаешь, что говорю я и что говоришь ты. С таким же успехом я мог бы пойти половить рыбу, пока ты закончишь высказываться. Дай мне знать, когда тебе надоест возражать.
— А ты пытаешься выиграть, делая мне упреки и не замечая, что вообще-то это ты меня разозлил! Ты решил отменить наше раздельное существование, даже не потрудившись сказать об этом мне. Разве не так?
Мак не отрицал своей вины. Он надеялся покончить с этим так быстро, чтобы у Изабеллы не осталось времени возразить. Нет, если честно, он надеялся, что Изабелла подарит ему теплую улыбку и скажет, что она рада и счастлива, что они снова будут вместе.
Слишком быстро. Он поторопился, а она оказалась пока не готова.
— Ты обвиняешь меня в том, что я отнесся к этому серьезно? — Мак попытался взять себя в руки, и его шотландский акцент почти исчез. — Разве мы мало времени жили отдельно друг от друга, Изабелла?
— Я не знаю.
Она сидела с ним рядом и была невероятно красива в этом жакете, плотно облегавшем ее тело, с рыжими волосами, завитыми в чудесные кудряшки. Ну какой мужчина не воспылает к ней страстью?
Мак мог бы развестись с ней, когда она его бросила, но он решил, еще до того, как ему посоветовал Гордон, что никогда не даст обществу дополнительной пищи для отвратительных сплетен. Развод погубил бы Изабеллу, она оказалась бы беззащитной перед любым беспринципным мужчиной. Но Мак скорее умер бы, чем позволил кому-то дотронуться до его Изабеллы. Она причинила ему много боли, но он был счастлив устроить ее жизнь в ее собственном доме, чтобы она спокойно жила одна. А он станет защищать ее, присматривать за ней, насколько это возможно в его положении. Потому что он любит ее.
— Мне думается, что мы достаточно много времени провели отдельно друг от друга, — сказал Мак.
— Но откуда мне знать, что теперь наша совместная жизнь не будет точно такой, как прежде? — с отчаянием проговорила Изабелла. — Что ты не станешь опять приходить и уходить, ни слова не говоря, решать, когда мы должны быть вместе, а когда мне надо будет отдохнуть от тебя? Не надо абсолютно все решать самому, Мак.
— Посмотри на меня, — раскинул руки Мак. — Я стал совсем другим теперь. Не пью. Завтракаю и обедаю дома. Никакого пьянства с друзьями. Я образцовый муж.
— Господи, Мак, никакой ты не образец.
— Я хочу быть таким, каким ты хочешь меня видеть: трезвым, надежным, заслуживающим доверия… Ну и все такое. Какие там еще есть скучные прилагательные?
— Ты думаешь, это то, чего я хочу? — спросила Изабелла. — Шесть лет назад я влюбилась в очаровательного, непредсказуемого Мака. Если бы я хотела надежного и скучного, я бы прогнала тебя и обратила внимание на мужчин, которых выбрал для меня мой отец.
— Тебе безумно трудно угодить. Тебе не нужен безудержный Мак, но при этом и домашний Мак тоже не нужен? Ты это хочешь мне сказать?
— Я хочу, чтобы ты прекратил пытаться быть таким, каким ты не являешься на самом деле. Я тебе точно говорю, что твоя новая роль надоест тебе через несколько месяцев. Ты увлекаешься чем-то, потом тебе это надоедает и ты обо всем забываешь. Включая меня.
Мак долго смотрел на нее и молчал. Под его пристальным взглядом Изабелла покраснела, но его раздражение исчезло без следа.
— Ты глупышка, Изабелла Маккензи, — спокойным голосом сказал Мак.
— Что? — обиженно переспросила она.
— Ты сама придумала, что я за человек, поэтому с тобой чертовски трудно разговаривать. Ты не веришь, что я могу измениться, а я уже изменился. Ты просто не замечаешь этого.
— Я знаю, ты бросил пить, и отметила это.
— Бросил пить? — засмеялся Мак. — Ты так легко говоришь об этом. Я целый год страдал и мучился. Я не понимал, насколько привык заливать виски горечь собственного существования. Я в диких муках валялся на полу в номере отеля в Венеции, умоляя Всевышнего дать мне силы устоять против желания найти вино и тем самым облегчить свои страдания. До этого я никогда не молился по-настоящему. Мальчишкой меня брали в церковь, чтобы произносить молитвы, но в этот раз я действительно молился. На самом деле я скорее умолял дать мне силы. Абсолютно непривычное для меня дело.
— Мак… — Изабелла слушала, раскрыв рот.
— Я мог бы рассказать тебе такое, от чего ты побледнела бы, но я тебя избавлю от этого. Молитвы и мольбы длились не одну ночь. Это продолжалось много ночей без остановки. И вот когда я подумал, что все закончилось и я почувствовал себя лучше, наступила ночь, когда мои друзья решили, что будут «помогать» мне время от времени, удерживая меня силой и заливая мне виски в глотку. Они отстали от меня, когда я нашел способ извергать все назад, прямо на их изысканные одежды. В конце концов мои друзья покинули меня. Все до одного.
— Они не имели права так поступать, — побледнела Изабелла.
— Это были всего лишь прожигатели жизни и подхалимы, — пожал плечами Мак. — Среди них не было настоящих друзей. Друг познается в беде, и именно в трудные минуты жизни ты понимаешь, кто действительно заботится о тебе.
— О, Мак, неужели рядом с тобой не было ни одного настоящего друга?
— У меня был Беллами. Он следил, чтобы я ел; именно он понял, что я могу ведрами пить чай, когда от воды меня уже тошнило. Я превратился в истинного знатока чая, даже переплюнул в этом деле надменных англичан, которые уверены, что с их познаниями о чае никто не может тягаться. Ассамский чай
