нами тот же самый контраст, который мы уже видели в притче о фарисее и мытаре. Вечная жизнь — это дар, а не зарплата. Она дается даром, а не по заслугам. Она становится нашей не за «дела» и «труды», но лишь тогда, когда мы «принимаем» и «верим». Путь спасения открыт верой, а не добрыми делами.
То же самое основное различие между двумя объектами надежды или гордости (человеческие достижения и Божья милость) находит свое самое поразительное новозаветное воплощение в судьбе Савла Тарсянина, фарисея, ставшего христианином. «Мы… — пишет он, — хвалящиеся Христом Иисусом и не на плоть надеющиеся» (Флп. 3:3), тем самым противопоставляя две разные половины своей жизни. Раньше он был Савлом, фарисеем, надеявшимся на плоть; теперь же он — Павел, христианин, хвалящийся только Христом Иисусом. Под «плотью» он подразумевает все, чем являлся сам в себе, чего добился своими силами, каким сделали его Родители и учителя и каким он (и, как ему казалось, вполне успешно) сделал себя сам. Чтобы развеять всякие сомнения, он раскладывает перед нами все то, что в совокупности составляло его «плоть»: свое еврейское происхождение, иудейское образование, религию, искренность, ревностность и праведность (Флп. 3:4—6).
Как раз такими вещами и гордились фарисеи. И тут же: «Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа и найтись в Нем не со своею праведностью, которая от закона, но с тою, которая через веру во Христа, с праведностью от Бога по вере…» (Флп. 3:7–9). Шестикратное упоминание Христа является свидетельством дерзновенного облегчения, которое испытывает Павел. Всю свою жизнь он полагался на себя, считая себя праведным, а сейчас все доверил Христу. Или, говоря иными словами, он начал полагаться на Божью милость, явленную во Христе, поскольку между верой мытаря в Божью милость и верой Савла во Христа существенной разницы нет.
Значительность смерти Христа Кроме того, в этом вопросе о спасительной вере между мытарем и нами тоже нет никакой разницы — разве то, что мы с вами знаем о Божьей милости гораздо больше, чем мог знать о ней мытарь. Ведь мы живем уже после смерти Христа, в которой Божья милость и получила свое наивысшее выражение. Поэтому сегодня кающийся грешник надеется на Божье прощение не на основании некоей общей и немного абстрактной Божьей милости, а на основании конкретного распятия Иисуса Христа. Ибо хотя Божья милость видна во всей спасительной миссии Иисуса, хотя в этой миссии Его рождение, жизнь, смерть, воскресение, вознесение и дар Святого Духа нераздельно связаны между собой, все же Новый Завет утверждает, что для уничтожения наших грехов Ему пришлось умереть. Именно на кресте Он понес наши грехи в Своем теле и заплатил за них. Именно Его кровь, символ добровольно отданной жизни, может очистить нас от грехов и сейчас. И только благодаря Его смерти вместо нас мы получили возможность жить. Только благодаря тому, что Он стал за нас проклятием, мы можем унаследовать благословение. Только благодаря тому, что Он претерпел наше наказание, мы можем быть оправданы — но… если помолимся молитвой мытаря[92].
Хотя полное значение смерти Иисуса будет разъяснено нам только позднее, в новозаветных посланиях, сущность и необходимость этой смерти была Ему ясна уже тогда. Он, по меньшей мере, дважды совершенно недвусмысленно высказывался о характере и предназначении Своей смерти. Во–первых, Он сказал, что пришел «отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10:45). Во–вторых, чашу причащения Он назвал Своей «Кровью… Нового Завета, за многих изливаемой во оставление грехов» (Мф. 26:28). Таким образом, именно этой кровью, пролитой во время жестоки, искупительной смерти, и будет заключен новый завет между Богом и человеком, и в условия этого завета войдут прощение грехов и избавление от греха. Поскольку Своей смертью Он собирался добиться именно этого воистину эпохального результата, неудивительно, что она занимала такое большое место в Его мыслях. Христос
Иисус был настолько уверен в том, что Его смерть занимает центральное место в Божьем замысле, что даже установил особую Вечерю для постоянного ее поминовения. Это чрезвычайно значительно: единственный регулярный обряд, установленный и заповеданный Иисусом, прежде всего посвящен Его смерти. Ведь хлеб и вино должны были символизировать именно Его
Далее, когда во время Своего служения Христос сказал людям, что они должны уверовать в Него Самого, Он говорил это как их Искупитель, отдающий Себя в жертву. Достаточно будет привести два самых ярких примера. Во–первых, «как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:14,15). Во–вторых, «истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную…» (Ин. 6:53,54). Итак, верить во спасение — это значит взирать на Сына Человеческого, вознесенного на кресте; это значит есть плоть и пить кровь Бога, принесшего Себя в жертву за грехи людей.
Эти живые образы, связанные с Иисусом, не только помогают нам увидеть Того, в Кого нужно уверовать, чтобы спастись (т. е. Христа распятого), они также показывают, что в самой этой вере нет нашей заслуги. Ибо нет особой добродетели в том, чтобы просто смотреть; вся добродетель заключена в Том, на Кого мы смотрим.
И в том, чтобы есть и пить, нет ничего особенного. Все особенное содержится в Нем, от Которого мы вкушаем. Ричард Хукер замечательно сказал об этом: «Бог действительно оправдывает верующего, но не потому, что вера достойна поощрения, а потому, что Тот, в Кого мы верим, достоин того, чтобы в Него верили»[93].
Евангельские таинства
Если спасение дается нам не по добрым делам и не благодаря нашей вере, то можно сказать также, что тот, кто просто принимает церковные таинства, его не дождется. Таинства делают спасение наглядным; но принести его человеку сами по себе они не могут. Однако в качестве наглядных символов они помогают нам осознать как сущность, так и условия спасения.
Рассмотрим сначала характер спасения. Крещение — это обряд очищения. Вода крещения символизирует одновременно «небесное омовение»[94] и дар Святого Духа, которые вместе и составляют спасение, — Христос умер именно для того, чтобы дать их нам. Точно также хлеб и вино причащения являются видимыми, наглядными символами тела Христова, преданного за нас, и Его крови, пролитой за наши грехи. Оба эти таинства проповедуют нам одно и то же Евангелие спасения через распятого Христа.
Кроме характера спасения, таинства подчеркивают и его условия. Что делает человек, принимающий крещение? Да ничего, абсолютно ничего! Как раз наоборот, что–то делают с ним. Если крещение осуществляется полным погружением, этого человека окунают в воду. Если это крещение обливанием, на человека воду либо брызгают, либо выливают. В любом случае, ему остается лишь пассивно принимать таинство. Нигде в Новом Завете нет случая, чтобы кто–нибудь крестил себя сам. С самого первого крещения в День Пятидесятницы и до наших дней проповедуется одно и то же слово: «Покайтесь, и да крестится
