Нюрка притихла.
— А мы до… — прошептал ей Юзек.
— Куда это вы собрались? — полюбопытствовала Шура. Пять утра, а ей не спится, уже возится в огороде!
— В область, на толчок. Хочу обновку прикупить к свадьбе, — ответила ей Нюрка то, что и родителям сказала.
— Зря время потеряете, наша толкучка дешевле, — попыталась отговорить их Шура.
Когда они добрались до церкви в областном городе, Нюрка засомневалась. Здание облупившееся, купола ободраны, крестов нет, двери закрыты.
— А зачем вам священник? — не пустила их дальше порога еле передвигающая ноги старушка. Посмотрела на них с большим подозрением.
— Дядя Мыкола с Волчьей Балки просил долг вернуть, — помахала пакетом с гвоздями Нюрка. Это было чистой правдой.
— Я передам, — старушка была непреклонна.
Нюрка тоже:
— Просил лично в руки.
Священник посмотрел на них и сразу все понял.
Завел внутрь. Закрыл все двери на засовы. Окна и так были закрыты. К Нюркиному удивлению, в храме было пусто и некрасиво. Как после побоища.
Священник затеплил несколько лампадок.
— Католик? — переспросил Юзека. — Разрешение бы письменное от твоего духовенства иметь.
— Ничего, обойдемся, — успокоил он огорчившуюся Нюрку и принес венцы.
“Короны!” — ахнула Нюрка. Как у короля с литовской монеты. Обручи с зубцами.
— С каменьями венцы отобрали, все отобрали. Чашу забрали, кресты сняли, — жаловался священник, приготовляясь к обряду. — У нас собор был, три престола, — говорил он непонятные Нюрке слова.
Она посмотрела на своего Юзека. Князь! Обруч с зубцами как будто создан был для его головы. Юзек посмотрел на нее и улыбнулся. У него в глазах она прочитала, что и он ею любуется. Его княгиня.
Ни в какую книгу их, естественно, записывать не стали. Священник вывел потихоньку и благословил на прощание.
Толкучка оказалась дорогая, дороже, чем у них. Нюрка купила платок, хотя ей нужнее было бы платье, а не платок, да еще по такой цене. Но не возвращаться же с пустыми руками. Юзек совершенно не умел торговаться, он бы взял, почем продают, раз Анночке приглянулось. Нюрка шикнула на мужа, чтоб молчал. Он стоял и улыбался, пока она сбивала цену.
По их лицам мать сразу догадалась. Проворчала:
— Сделала-таки по-своему.
— Сделали, — поправил Юзек.
Тут же выяснилось, что маме надо проведать подружку и она не успеет вернуться засветло, там ночевать останется. Отца звал дядя Мыкола.
Их деликатно оставили одних на всю бесконечную ночь.
Нюрка родила Юзеку одного за другим двух сыновей. Старший — вылитый папа: темноволосый и кареглазый. Младшенький родился светленьким, потемнел с возрастом. Глаза унаследовал мамины.
Вестей из Польши Юзек не дождался. И попытки отложил — до лучших времен. Сыновей назвал в честь деда и брата Владиславом и Станиславом.
Дети подрастали, Юзек принялся учить их математике. Нюрка вздыхала, зачем от маленьких так много требует, но отец же, ему виднее. Втайне гордилась. Как же не гордиться? Крохи, а столько уже знают.
Жили Нюрка с Юзеком душа в душу.
Монеты она берегла “на черный день”. Фотографию барышни хранила, разве можно выбрасывать. Свою первую, вместе с мужем, сделала перед самой войной.
Во время войны все мужчины ушли на фронт. И Осип, Юзеком его только Анночка называла. Бабы и старики после освобождения Донбасса работали в шахте. Дети — на совхозных полях.
Во время войны Нюра еще раз побывала в том самом соборе, где их с Юзеком венчали. Вышло временное послабление, и некоторые церкви открыли. Священник служил другой. Куда тот делся — неизвестно, а расспрашивать было не принято.
Перед самым концом войны начали возвращаться уцелевшие мужики. Вернулся дядя Мыкола. Дядечка Степаныч бежал из немецкого плена, довоевал, а дома его долго не брали на работу. Новое клеймо — концлагерь.
Хорошо, во время оккупации сгорели все старые документы, весь областной архив, на людей больше не было “дел”, а новых после войны не завели, не до того было, восстанавливали шахты. Бывшие кулаки и так помалкивали о своем прошлом, а теперь и вовсе детям и внукам ничего не рассказывали. Говорили, что сами сюда когда-то приехали на работу, от голода спасались. Следующее поколение вступило в жизнь без опаски, ни о чем не догадываясь.
Юзек пропал без вести. После войны Нюра подавала запросы, ее вызвали в военкомат и объяснили, что в его случае это означает — погиб. Пал смертью храбрых, защищая советскую Родину. На Курской дуге. Пехота против танков. В той мясорубке мало кто уцелел. И мало кого опознали. Сыновья потом ездили на Курскую дугу. Монумент. Противотанковые ежи. Имен не осталось.
— Эх, не дожил Осип до Победы, — сказал как-то состарившийся Нюркин отец совсем седому дяде Мыколе, — до Польши бы дошел, своих бы встретил.
Сказал тихо, чтоб ни Нюра, ни внуки не слышали.
— Кто его знает, может, и не пустили бы за границу. Царство ему Небесное! Хороший был человек.
Нюрка на фотографию Юзека смотреть не любила, она его и без фотографии помнила. А карточку беленькой барышни иногда доставала, когда никого дома не было. Сочувствовала ей очень. Не выпало той такого счастья, как Нюрке.
— Учитесь, — говорила детям, — чтобы отец вами гордился.
И они выучились. Один — во Львове. Второй — в Москве. Женились. Карьеру начали делать. В Волчью Балку не вернулись. Тут бы Нюре жить да радоваться, внуков ждать, а она слегла. Проболев месяц, скончалась — скоротечный рак желудка. Сказалось голодное прошлое.
Станислав и Владислав приехали. Потихоньку договорились, чтобы отпевали маму в церкви. Она ходила туда всего два раза в год по большим праздникам, но откуда-то они помнили, что ей так хотелось. Похоронили Нюру не на новом кладбище, где лежали ее родители, а на старом. Под сосной. Решили дети, что так мама будет ближе к папе, она же часто к той сосне ходила, наверное, потому, что там папа ее первый раз поцеловал и в любви признался. Там ей и лежать. Сунули взятку, и место нашлось.
Имущество раздали соседям, дом продали, себе на память кое-что оставили. Больше они в Волчью Балку не приезжали.
Две монеты, белая чашка и обгоревшая икона, которую перед смертью отдала Нюре мать, а та по привычке прятала, перешли к Нюриной внучке Анночке.
— Папа, — заинтересовалась раз маленькая девочка, — почему Аню Свиридову Анечкой дома называют, а меня Анночкой?
Станислав Осипович ей объяснил, что так его папа звал его маму.
— А как бабушка дедушку называла?
Станислав Осипович улыбнулся. Он помнил то счастливое время, когда отец был живой. Проклятая война…
