первых, пришла срочная шифровка от резидента в Берлине о том, что началась новая «ночь длинных ножей» — массовые аресты как среди офицеров Вермахта, так и СС. В Берлин стянуты авиаполевые войска Люфтваффе, подчиняющиеся Герингу. Охрану Гитлера также теперь осуществляют не эсэсовцы, а парашютисты Люфтваффе. Судя по всему, раскрыт заговор, в котором участвовали не только армейские офицеры, но и эсэсовские. А во-вторых, один из агентов СД получил приказ сдаться НКВД и сообщить, что в ближайшее время «тот, кого ждут» перейдет линию фронта в Прибалтике.
В столовой Лаврентий Павлович подробно доложил о последних событиях. Сталин внимательно слушал, расхаживая вдоль стола.
— И что вы думаете по поводу всего этого, товарищ Берия? — спросил Сталин, когда нарком внутренних дел закончил доклад.
— Судя по тому, что берлинское радио передало речь Гитлера, которую он произнес сегодня, прибыв в Берлин, прямо с трапа самолета, сам Гитлер капитулировать пока не спешит. В своей речи он говорил о якобы неминуемой победе Рейха и заявлял, что будет безжалостен к тем, кто высказывает пораженческие настроения. Но после того, как наши войска разгромили их ударные группировки через неделю после начала войны, в победу уже не верят не только офицеры Вермахта, но и кое-кто в СС. Рейнгард Гейдрих и ранее был настроен достаточно критично по отношению к Гитлеру и его авантюризму. Похоже, что предложение о переговорах исходит от него или от Гиммлера. Если бы инициатива исходила от Гитлера, то зондаж был бы начат по дипломатическим каналам через нейтральные страны. Возможно, данная инициатива как-то связана с предполагаемым заговором против Гитлера, в котором, возможно, участвовали СС. Я хотел бы, чтобы вы, товарищ Сталин, более четко определили нашу позицию относительно этих переговоров.
Сталин задумался, раскурил трубку, помолчал, а затем ответил:
— Спасибо, что оперативно ввели меня в курс дела, товарищ Берия. Начинайте переговоры. Как только точно будет известно, кто их ведет, кто стоит за этими переговорами и чего они хотят, сразу докладывайте мне.
— Хорошо, товарищ Сталин. Я уже дал задание разведке выяснить, что произошло недавно в Германии. Действительно ли это был заговор и кто в нем реально участвовал. Похоже, что внутренний расклад в Рейхе сейчас очень серьезно поменяется.
— Еще бы не поменялся! — усмехнулся Сталин. — До недавнего времени весь мир считал Россию отсталой и лапотной. Вся Европа дрожала перед немцами. Французы и поляки вон как испугались, лишь завидев немецкие танки. А Русский Народ не побоялся хваленого тевтонского блицкрига. Более того, Русский Народ показал им, что такое настоящая война, когда в ответ на вызов встает вся страна, весь народ.
— Западу с его «свободой» и «демократией», где каждый за себя, где патриотизм считается чем-то неприличным, этого не понять, — усмехнулся Берия.
— А ведь по-настоящему понять нас мог бы лишь немецкий народ, — задумчиво сказал Сталин, перестав улыбаться. — И только Германия могла бы стать нашим настоящим союзником... А с этой буржуазной гнилью даже дело иметь противно, а приходится... Что поделать... Союзнички... Чтобы им пусто было...
Недавний разгром был неожиданным и стремительным. После неудачной ночной немецкой атаки утром русские перешли в наступление. Они умудрились подтянуть к фронту свежесформированные из резервистов дивизии. Это позволяло им постоянно вводить в дело все новые и новые свежие силы. В то время как немецкие войска были измотаны и пополнялись крайне медленно. Из Германии и оккупированной Европы на фронт отправлялись полки и дивизии, спешно формировались новые. Но тягаться с русскими, развернувшими грандиозную мобилизацию, было невозможно. К тому же в тылу с первых дней войны появились партизаны. Их действия сильно осложняли воинские перевозки и отвлекали значительные силы с фронта.
С такими невеселыми мыслями Йозеф смотрел в бинокль в сторону русских позиций, где раздетые по пояс солдатики копали окопы и траншеи. После неудачного немецкого наступления линия фронта в целом вернулась в то же состояние, хотя на некоторых участках русским удалось продвинуться даже дальше.
На днях рота фон Блицмана получила в дополнение к трем Pz-IVF2 еще восемь трофейных русских танков Pz-34(r). Теперь лучшими танками немецких панцерваффе стали трофейные русские машины. Кроме того, активно работали и ремонтные подразделения, возвращая в строй поврежденные танки. Но количество танков все равно уменьшалось. Теперь танковый полк дивизии «Тотенкопф» по своей численности соответствовал только примерно полутора батальонам.
— Вы гауптштурмфюрер фон Блицман?! — оторвал Йозефа от размышлений чей-то зловещий голос.
Фон Блицман обернулся. Перед ним стоял штурм-баннфюрер СС и двое солдат полевой жандармерии, с направленными на Йозефа автоматами.
— Хайль Гитлер! Яволь, их бин гауптштурмфюрер фон Блицман! — отрапортовал Йозеф.
— Сдайте оружие и следуйте за нами! — Холодно произнес штурмбаннфюрер.
Йозеф отдал ему пистолет и под конвоем проследовал к стоящему неподалеку крытому грузовику, в котором уже сидели двенадцать офицеров его полка. В течение следующих сорока минут жандармы втолкнули в кузов еще девятерых, и грузовик тронулся. Ехали недолго — вскоре машина остановилась и послышалась команда: «Выходи! Шнеля!» Офицеров загнали в сарай и начали вызывать по одному. Вскоре вызвали и фон Блицмана. Его провели в избу, где сидели четверо гестаповцев. Почти час длился перекрестный допрос — гестаповцы пытались выявить возможную причастность Йозефа к заговору против фюрера, в котором участвовали не только офицеры и генералы Вермахта, но и некоторые высшие чины СС. Сначала Йозефу угрожали и требовали признаний, которые он со страху подписал. Затем его заставили написать доносы на нескольких офицеров своего полка. Но после всего этого Йозефа, который уже успел во всем признаться, распрощаться с жизнью и приготовиться к неминуемому расстрелу, а то и виселице, следователь, аккуратно сложив все его признания в папочку, будничным голосом сказал, что подозрения более-менее развеялись... пока... Гестаповцы отпустили фон Блицмана, даже принеся извинения:
— Господин гауптштурмфюрер, вы должны понимать, что после событий последней ночи мы все, и не только гестапо, но и каждый офицер, каждый солдат, да и вообще каждый немец, вплоть до последнего еврея в концлагере, должны проявлять бдительность и своевременно разоблачать любой намек на заговор против нашего любимого фюрера. Сожалеем, что и вам пришлось пройти процедуру проверки, так как на вас поступил донос. Впредь, как только почувствуете измену, сразу докладывайте в гестапо. Вы свободны. Пока свободны... Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — ответил Йозеф дрожащим голосом и на негнущихся ногах покинул страшную гестаповскую избу.
Обратно его везли на том же грузовике. Вместе с ним в кузове сидели офицеры, среди которых были и те, на кого он написал доносы. Фон Блицман догадывался, что и они написали доносы на него. Однако он не мог понять, почему их всех отпустили. Он не знал, что гестапо имеет указание разоблачить в каждом полку ровно по одному заговорщику. Не больше и не меньше. Ровно по одному. И только при вскрытии реальной подпольной организации надлежало вызвать специальную оперативную группу, которая могла бы арестовывать столько офицеров, сколько сочла бы нужным. С одной стороны, необходимо было укрепить пошатнувшуюся после поражений дисциплину и упавший авторитет Гитлера, а с другой стороны, при слишком радикальных мерах обозначившаяся после последних поражений нехватка офицерских кадров могла бы стать критической. Да и многих арестованных заговорщиков планировалось, разжаловав, отправить на передовую.
Офицеры с облегчением вернулись в полк, осознавая, что теперь их могут арестовать в любой момент на основании их же собственных показаний. После этого мало кто осмелился бы ослушаться приказа или тем более неодобрительно высказаться о фюрере. Страх перед застенками гестапо придал немецким войскам «второе дыхание». Конечно, сил для продолжения наступления все равно не было, но немецкие войска хотя бы могли более стойко обороняться. А русское наступление должно было вот-вот начаться.
