сомкнулись на ее талии и они помчались сквозь ночь.
Сара снова откинулась на его надежную, как стена, грудь. Она чувствовала тепло рук и его дыхание на своей щеке.
Волны наслаждения поднимались в ней от этих прикосновений, и, положив свои руки на его и прижимая их еще теснее к себе, она молчаливо давала понять, насколько ей приятна его близость.
Ей вдруг послышался его вздох, как если бы он страдал от боли, но она отбросила эту мысль, говоря себе, что это всего лишь ветер, стонущий в кронах деревьев.
Очень скоро они вернулись к приюту.
— Ты придешь завтра? — спрашивала она, пока он укладывал ее в постель, укутывая одеялами, словно ребенка.
— Непременно, — пообещал он. — Спи спокойно, дорогая.
— Думай обо мне, — прошептала она. Кивнув, он удалился. Думать о ней. Если бы он только мог себе это позволить!
— Куда желаешь отправиться на этот раз? — спросил Габриель на следующий вечер.
— Мне все равно, лишь бы быть с тобой.
В следующее мгновение он уже нес ее по тропинке через монастырский парк.
Сара удивлялась, как легко он ее держит, это было так приятно — покоиться в его объятиях. Склонив голову ему на плечо, она замерла от удовольствия. Слабый ветерок шевелил листву на деревьях. Луна, казалось, висела над самой землей. Воздух был насыщен ароматами трав и цветов, раскрывающихся к ночи, но ей кружил голову запах, исходивший от кожи Габриеля — чуть разогретый мускус, воспоминание о старом вине и дорогом одеколоне.
Габриель легко шел с ней на руках по тропинке, оставляя следы на песке. Когда они достигли скамьи возле тихого пруда, он сел, опустив ее рядом с собой.
Это было чудесное, волшебное место. Возле пруда в диком изобилии росли высокие папоротники с кружевными листьями. В отдалении она слышала вопрошающее уханье совы.
— Что ты делал сегодня весь день? — спросила Сара, поворачиваясь к нему. Габриель пожал плечами: — Ничего такого, что было бы интересно тебе. А ты?
— Я читала младшим. Сестра Мария-Жозефа все чаще обращается ко мне за помощью.
— И это делает тебя счастливой?
— Да, я люблю выполнять разные поручения. Дети так нуждаются в любви. Им нужно, чтобы их приласкали. Я никогда раньше не понимала, насколько это важно для них, пока… — Легкий румянец окрасил ее щеки. — Пока ты не прикоснулся ко мне. Руки человека так успокаивают.
Габриель слегка усмехнулся. «Ну да, если человека, то конечно», — устало подумал он.
Сара улыбнулась:
— Кажется, эти дети любят меня. Не знаю почему.
Но он знал почему. В ней было столько любви, чтобы дарить ее другим-неиссякаемый запас нежности.
— Не хочется думать обо всем том времени, что я потратила на бесполезную жалость к самой себе, — продолжала Сара. — Сколько просидела взаперти в своей комнате, горюя, что не могу ходить. Вместо этого я могла бы помогать детям. — Она взглянула на Габриеля. — Они так открыты, так ждут любви.
— Так же, как и ты. — Он не хотел произносить этого вслух, но слова вырвались сами собой. — То есть я хотел сказать, что детям легко любить тебя, ты можешь многое им дать.
Она печально улыбнулась:
— Возможно, они тянутся ко мне из-за того, что их больше некому любить.
— Сара…
— Это так. Возможно, Бог и поместил меня здесь ради счастья маленьких, потерянных ягнят, которые никому больше не нужны.
«Ты нужна мне». Эти слова прогремели в его голове, сердце, душе.
Внезапно Габриель встал и пошел прочь от скамейки. Он не мог сидеть рядом с ней, чувствовать ее тепло и ток крови, бегущей по венам, знать печаль, живущую в ее сердце, и не прикоснуться к ней, не взять ее.
Он уставился в черную глубину пруда, такую же черную, как его душа. Он так долго был один, мечтая о ком-нибудь, с кем мог бы разделить свою жизнь, о том, кто, узнав, кем он является на самом деле, все же продолжал бы любить его.
Низкий стон вырвался у Габриеля, словно века одиночества душили его.
— Габриель? — окликнул его голос Сары, нежный, теплый, ласковый.
Вскрикнув, он развернулся и, бросившись назад, упал к ее ногам, нерешительно взяв ее руки в свои.
— Сара, ты можешь представить, что я один из этих детей. Можешь ли ты поддержать меня, успокоить хотя бы на эту ночь?
— Я не понимаю.
— Не надо вопросов, дорогая. Умоляю, только держи меня, прикасайся ко мне.
Она посмотрела на него, в бездонные глубины его серых глаз, и одиночество, которое она в них заметила, болью пронзило ее сердце. Заливаясь слезами, она потянулась к нему.
Он зарылся лицом в ее колени, стыдясь того, что она нужна ему, и не в силах скрывать этого. И тут он почувствовал, как легко, словно нежный летний ветерок, ее рука коснулась его волос. Ах, это прикосновение человеческой руки, теплой, нежной, пульсирующей жизнью!
Время остановилось, пока он стоял перед ней на коленях, пока ее руки скользили по его затылку, пробегали по щеке. Ничего удивительного в том, что дети любят ее. Ее руки успокаивали, прогоняли мрачные мысли. Мир овладевал его душой, усмиряя в нем зверя, утишая его голод. Он чувствовал, как уходит из него напряжение, уступая место покою, чи это состояние было близко к прощению, которого ему не дано было заслужить.
Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову, испытывая легкое замешательство, стесняясь своего порыва, но в ее глазах не было осуждения или презрения, только сострадание и понимание.
— Почему же ты так одинок, мой ангел? — тихо произнесла она.
— Я всегда был одинок, — отозвался он. Даже теперь, когда он был ближе, чем когда-либо за все прошедшие века к обретению мира в душе, он не переставал ощущать чудовищную пропасть, отделявшую его не только от Сары, но и от всего человечества.
Очень нежно она взяла его лицо в свои руки.
— И нет никого, кто бы любил тебя?
— Ни одного человека.
— Я стану любить тебя, Габриель.
— Нет!
Сраженная силой, звучавшей в его голосе, она бессильно уронила руки на колени.
— Неужели мысль о моей любви настолько тебе отвратительна?
— Нет, я никогда не мог бы так подумать. — Он мечтал лишь о том, чтобы оставаться всегда подле нее, боготворя красоту Сары и щедрость ее души. — Я недостоин тебя, дорогая. Я не хочу, чтобы ты потратила свою жизнь на любовь ко мне.
— Но почему, Габриель? Что это значит? Как можешь ты быть недостоин моей любви?
Перед его глазами встали тысячи призраков. Реки крови, океаны смерти. Столетиями он убивал ради кровавой жажды. Он проклят. Страшный он получил удар — вечную жизнь и вечное проклятие.
Надеясь отпугнуть ее, он позволил ей глубже заглянуть в свои глаза, зная: то, что она прочтет там, будет вернее всяких слов.
Он стиснул руки, ожидая встретить в ее глазах отвращение, но этого не случилось.
Она не отрывала глаз от поднятого к ней лица, а затем скользнула рукой по его волосам.
— Мой бедный ангел, — прошептала она. — Скажи мне, что так мучает тебя?
Он качнул головой, не в силах говорить из-за комка, стоявшего в горле.
— Габриель. — Его имя и ничего больше. А затем она склонилась и поцеловала его.
