— Домой,— сказала Джеральдина.
— Где твой дом? Она не ответила.
— Что у тебя там, в сумке? — Полисмен взял сумку и открыл ее. Сверху лежала банановая кожура; полисмен ее вынул, оглядел и швырнул в канаву.
— Это и все твои деньги? — спросил первый полисмен.— Где твое удостоверение личности?
— Ты давно в городе?
— Кто это тебя порезал?
— Ты больна? — спросил второй полисмен.— Отвечай, слышишь?
— Да, сэр,— сказала Джеральдина.— Я попала в аварию.
— Откуда приехала?
— Из Галвестона.
— Тебя оттуда выставили? — спросил второй полисмен.
— Нет,— сказала Джеральдина.
Полисмены переглянулись.
— Что скажешь?
— Личность подозрительная,— ответил полисмен, который вел машину.— Протокол составишь по дороге.
Они посадили ее между собой на переднее сиденье, и машина тронулась. Когда она свернула на Дикатур-стрит, к окнам вплотную придвинулся бурый речной туман.
У человека, возглавлявшего Миссию живой благодати, было два носа. Он встретил Рейнхарта в дверях и, даже не поздоровавшись, подтащил его к высокому зеркалу возле стола регистрации.
— Смотри,— сказал Двуносый,— смотри, на кого ты есть похож. Грязный, поганый, да еще весь в крови.
Рейнхарт покорно посмотрелся в зеркало. Ничего не скажешь — грязный, поганый, да еще весь в крови. Рукава пиджака в пятнах крови, пальцы исполосованы кровавыми царапинами.
— Когда я в эту дверь вошел,— продолжал Двуносый,— на меня тоже неприятно смотреть было.
Рейнхарт понял намек: на Двуносого сейчас смотреть приятно, а на него — нет; что ж, он прав, мысленно согласился Рейнхарт, впрочем, эти два носа... Но зато у него гладко прилизаны реденькие седые волосы, опрятный костюм из бумажной ткани под твид и даже ярко-желтый галстук. Приглядевшись, Рейнхарт убедился, что у этого человека не два носа — нос был один, но рядом сидела шишка почти одинаковой с ним формы и величины, точь-в-точь добавочный эрзац-нос. На шишке ноздрей не было, но красные прожилки придавали ей полное сходство с настоящим носом.
— А сейчас, если поглядеть на нас...— смиренно пробормотал Рейнхарт. «Может, обнять его за плечи»,— подумал он.
— Вот именно,— подхватил человек о двух носах.— Когда я этот порог переступил, я был грязный бродяга. Вроде тебя. Как я изменил свою жизнь?
— А как?
— Ха. Как! Я Его просил от пьянства меня спасать и от мерзкий спиртной напитки, что я пил все двадцать лет в этой стране, меня отвратить. Видишь как.
— Кого вы просили?
— Кого? Ты, пропойца безмозглый! Кого, ты думаешь?
— А, ну да.
Они подошли к столу регистрации взять для Рейнхарта постель. Двуносый свирепо швырнул на прилавок одеяло и подстилку на матрас и сунул Рейнхарту карточку с текстом, отпечатанным готическими буквами и украшенным цветочками.
— Правила,— пояснил он.— Тут не есть дача для бродяг. Не будешь соблюдать — пожалеешь. Думаешь, нет?
— Нет,— сказал Рейнхарт.— То есть да.
— У, пьянчуга паршивый, бери и расписывайся. Подстилку утром выстирать. Бродяга чумазый!
Подымаясь с Рейнхартом по грязной и скользкой деревянной лестнице наверх, где были спальни, он все больше распалялся злостью. Судя по всему, в Живой благодати дела шли довольно вяло; перед спальней на пластиковых стульях дремало несколько стариков в вылинявших шерстяных лохмотьях цвета сыворотки; толстяк в замусоленных выпуклых очках чистил ногти зеленой щепочкой от стола для пинг-понга. Двуносый, проходя мимо, что-то буркнул им.
В спальне стояло коек двадцать, большинство из них были без матрасов. Стены были выкрашены тускло-зеленой краской, как в полицейских участках, и пахло немытыми ногами. В дальнем углу спальни служитель Миссии раскатал полосатый матрас с желтыми разводами от мочи и жестом велел Рейнхарту подойти. Рейнхарт постелил на матрас подстилку и уселся на койку.
— Встать, грязный пьянчуга! — заорал Двуносый.— Вшей и клопов в постель напускать будешь!
Рейнхарт встал.
— И не думай на кровать ложиться. Никто не ложится, когда свет не выключен. Рапотать. Одежа стирать. Душ принимать. Кто не рапотать — тот не кушать.
— Благодарствую,— сказал Рейнхарт.
— Теперь вниз катись со всеми бродягами, брата Дженсена слушать и у него поучиться.
Все потащились вниз, в холл, где уже намечалось некоторое оживление. Перед столом регистрации выстроилась очередь в десять — двенадцать человек; это были главным образом старики, некоторые в потрепанных комбинезонах. Двуносый, оставив Рейнхарта, занял свой гост у ларя с одеялами. Из заделанного сеткой дверного проема в конце холла тянуло влажным молочно-кисловатым запахом какого-то варева.
Покончив с выдачей одеял и заставив каждого расписаться, Двуносый выстроил людей шеренгами возле стола, толкнув Рейнхарта в передний ряд, и стал торжественным шагом прохаживаться перед ни-и взад и вперед.
— Пьянчуги паршивые,— произнес он, как военную команду.— Все. Все как один.
— Иди ты к... фриц,— шепотом выругался кто-то у Рейнхарта за спиной.
— Все вы обломки. Унд осколки. Ни жен, ни деток. А потшему так? Пьянство! — выкрикнул он.— Вот потшему.
Сжав руки и свирепо раздувая ноздри своего настоящего носа, он резко повернулся к понурым рядам.
— Я лучше вас? — грозно спросил он.
— Да! — радостно выкрикнул кто-то.
— Нет! — раздался другой голос.
— Хуже! Аминь! Дерьмо! — Каждый кричал что-то свое.
— Тихо! — рявкнул Двуносый.— Грязный пьянчуга все как один!
Такой дураки, что я смеюсь на вас. Хе! — Он захохотал.— Когда я в эту дверь входил, я был бродяга, как все вы. Разве можно поверить?
— Можно! Можно! — закричали бродяги.— Аминь! Спаси меня, боже! Никогда в рот вина не возьму!
Запах варева становился все сильнее, и каждый старался, как мог, ублажить Двуносого.
— Молчать! — снова крикнул он.— Молчать. Все до одного. Сейчас будете видеть брата Дженсена. Вы его слушать, бродяги. Молите прощенья у господа. Очиститесь от скверны. Хой, хой, хой! — заорал он, выпятив грудь, и ринулся в некрашеную дверь позади стола. Остальные повалили за ним, хотя с каждым их шагом кухонный запах становился слабее.
Они вошли в голую, выкрашенную тем же казенным зеленым цветом комнату, где перед кафедрой как попало были расставлены жесткие скамьи. Позади кафедры нерешительно колебались малиновые портьеры, в комнате стоял смешанный запах ладана и спиртного перегара, которым понесло от ночлежников. По одну сторону портьер висело нечто такое, что при первом взгляде можно было принять за фотографию Христа. Рейнхарт заметил, что под изображением не было подписи.
Откуда-то из-за спин внезапно вынырнул тщедушный человечек в очках, с молниеносной быстротой
