катастрофы. События протекают перед твоим мысленным взором словно в замедленной съемке. Прокручивая потом их в сознании, ты словно можешь поставить их на паузу, чтобы обдумать легкую иронию, заключающуюся в них, и погадать об альтернативных вариантах развития.
— Это вы, господин Стоун? — спросил по-гречески один гладковыбритый полицейский с пухлыми щеками.
— Да.
— Вы здесь работаете?
— Н-у-у-у… — тарелки в моих руках на мгновение стали невероятно тяжелыми, — …да.
— У вас есть разрешение на работу? — спросил второй полицейский с усами и шрамами от угрей.
— У меня… да, только на работу на учебных курсах… в Ретимно… — услужливо ответил я.
Оба полицейских уставились на меня.
Подошедший Теологос поинтересовался, что происходит. Он быстро заговорил о чем-то с полицейскими по-гречески. Кое-что мне удалось ухватить.
— Он мне просто помогает, — настаивал на своем Теологос. — Только сегодня. У нас много посетителей.
— Ему надо остановиться, — сказал усатый.
— Я ему уже не первый год помогаю, — возразил я. — Каждое лето.
— Вам надо остановиться, — повторил усатый.
— Можно я только закончу с этим заказом? — Я умоляюще выставил вперед тарелки.
— Нет. Вам надо остановиться. Немедленно.
— Но…
Теологос забрал у меня тарелки.
— Придете к начальнику полиции в Скала завтра к девяти утра, — сказал второй полицейский. — При себе иметь паспорт и вид на жительство. И разрешение на работу, выданное в Ретимно.
Как только они уехали, я сразу же отправился внутрь таверны, подальше от глаз тех, кто стал свидетелем картины моего унижения. Чуть позже ко мне за столик присели Теологос и Даниэлла с детьми — они только что пришли с пляжа. А потом, когда время обеда подошло к концу, к сочувствующим присоединились мальчики, Деметра и некоторые из друзей, проживавших в Ливади, Скале и Хоре.
Версии причин случившегося строили самые разные. Я думал, что полиция нагрянула из-за статьи. Другие выдвигали предположение, что на меня донес владелец ресторана в Скале. Даниэлла с этим согласилась.
— Некоторым не нравится, что у них в конкурентах появился иностранец, — сказала она.
— Но у меня в Скале нет врагов! — возразил я. — Мы же много лет дружим!
Даниэлла пожала плечами и многозначительно улыбнулась. Так умеют улыбаться только французы.
— Это не враги, — произнес чей-то низкий голос, — это чертов сглаз.
Я повернулся и увидел Лили из Норвегии. Набросив на огненные локоны махровый капюшон, она внимательно смотрела на меня из-под солнечных очков от Армани в золотой оправе. Рядом с ней стоял Мемис. Обычная веселая улыбка на его лице сменилась обеспокоенным выражением.
— Да ладно тебе, Лили, — сказал я.
— Сглаз? — испуганно спросила Сара и посмотрела на Саваса и Ламброса. —
—
Савас и Ламброс с мрачным видом кивнули.
— Лили права, — произнес грубый прокуренный женский голос.
Голос принадлежал Алики, нашей давней подруге, которая владела лавочкой в Хоре. С пышущей здоровьем, загорелой пятидесятилетней уроженкой Патмоса мы подружились еще в наше первое лето. Она регулярно приезжала в Ливади со своим мужем Андреасом — архитектором из Афин. После его скоропостижной кончины в результате сердечного приступа Алики вернулась в отчий дом и открыла магазинчик, торговавший высококачественными сувенирами и товарами народного промысла. Поскольку именно она и познакомила нас с Даниэллой, я всегда с большим уважением относился к ее мнению.
Однако, прежде чем она успела продолжить, Теологос опустил мне руку на плечо и поднялся:
— Мне надо работать.
— А что же нам делать? — спросил я, подняв на него взгляд и наблюдая, как он нависает надо мной с полотенцем, привычно переброшенным через плечо.
— Посмотрим, что завтра утром скажет начальник полиции, — пожал плечами он.
— Ты можешь с ним поговорить?
Он снова пожал плечами и сделал это совершенно по-особенному. Подобным жестом греки показывают, что не хотят связываться с тем, что им не под силу, — голова чуть наклонена набок, плечи слегка приподняты, а руки беспомощно повернуты ладонями вверх.
— Что я могу сделать? — спросил он.
—
—
Савас и Ламброс коснулись моего плеча и отправились вслед за отцом. Обратно на
— Что сказал Мемис? — спросила Лили, опускаясь на стул, на котором только что сидел Теологос. Она уже пять лет подряд проводила лето на острове, но роман с греком у нее случился впервые, и поэтому лишь сейчас заинтересовалась изучением языка. Каждый день она обращалась ко мне за помощью, чтобы я объяснил, как сказать по-гречески ту или иную фразу, которую не сыщешь ни в одном разговорнике. Ну, например: «Мне нравится, что у тебя на груди совершенно не растут волосы».
— «Один Бог знает», — отозвался я.
— Бог, — вздохнула она. — Полезное замечание.
— Если это сглаз, — произнесла Алики, — кое-что можно сделать. Ты можешь его снять.
Я поднял на нее взгляд.
— В Хоре живет одна женщина, — продолжила Алики, — которая может провести обряд… как это по-вашему… экзорцизма?
Я посмотрел на Даниэллу, которая из последних сил сдерживала улыбку.
— Не думаю, что у тебя есть враги, — развивала мысль Алики, — по крайней мере серьезные, хотя, может, кто-нибудь в Афинах…
— А как насчет Мельи? — спросила Даниэлла.
— Мельи? — Алики изумленно на нее посмотрела. — При чем здесь Мелья? Она же ваша подруга?
— У нас были кое-какие… разногласия, — пояснил я, — однако не думаю, что она пошла в полицию и…
Даниэлла насмешливо фыркнула.
— Я отведу Мэтта на пляж, — встала Сара. Всего шесть лет, но как тактично и изящно она себя ведет! Она протянула братику руку: —
— Про Мелью я ничего не знаю, — промолвила Алики, после того как дети ушли, — это твое дело. Но если тебя сглазили, я могу позвонить той женщине и договориться о встрече прямо сегодня вечером. До того, как ты пойдешь в полицию завтра утром.
— А почему бы и нет? — кивнула Лили. — Я бы тебя отвезла туда и обратно.
— Ты со мной? — Я посмотрел на Даниэллу.
