Греция. Лето на острове Патмос

кассой и за всем происходящим снаружи. По всей вероятности, он меня заметил сразу же, как только я приехал. Он был одет в мятую белую рубаху и коричневые брюки. На ногах — красные пластиковые шлепанцы. В одной руке он сжимал четки, украшенные керамическим медальоном с изображением голубого глаза — оберег от порчи.

— Ясу, Тома, — произнес он тихим голосом, когда я вошел, и подавленно улыбнулся.

Его усы практически полностью поседели, а каштановые волосы на макушке поредели. Он выглядел так, словно ни разу за все лето не выходил на солнце.

Он осведомился о моем здоровье, здоровье Даниэллы и детей. Однако не предложил мне ни сесть, ни выпить.

Я спросил, как он поживает.

— Хорошо, Тома, — ответил он и, улыбнувшись, обвел таверну рукой: — Теперь всю работу делают мальчики.

— А как же твоя лодка?

— Время от времени и ей занимаюсь, — ответил он и, помолчав, добавил: — Но теперь это требует от меня слишком многого, Тома. Слишком многого.

Он обратил взгляд на море. В его ручище защелкали четки.

— Ти на канумэ, Тома! — произнес он. — Что мы можем поделать!

Он погрузился в молчание, и я быстро понял, что наш разговор закончен.

Через несколько мгновений я пробормотал, что мне надо на встречу с Мельей. Он кивнул, и я вышел вон.

Попрощавшись с мальчиками, я направился к Тео. Преодолев несколько шагов по дороге, я наткнулся на вывеску, на которую до этого момента не успел обратить внимание. Она была прикреплена цепью к ветвям тамариска, растущего возле таверны. Вывеска была сделана из плоской кормовой части старой рыбацкой лодки. По всей вероятности, ее намалевали и водрузили сюда мальчики.

На вывеске было изображено ярко-оранжевое солнце с золотыми лучами, поднимающееся из лазурного моря. Чуть ниже темно-синими буквами, обведенными белым, было написано: «И Орайя Авий».

«Прекрасный восход».

Я оглянулся на мальчиков. Они стояли среди столиков, уперев руки в боки, и, улыбаясь, смотрели на меня.

Чуть дальше я мог разглядеть сидевшего в тени Теологоса.

Он по-прежнему смотрел на море, снова и снова перебирая костяшки четок. Во всем остальном он оставался неподвижен, словно высеченная из камня статуя.

Итака[12] К. Кавафис

Когда задумаешь отправиться к Итаке,
молись, чтоб долгим оказался путь,
путь приключений, путь чудес и знаний.
Гневливый Посейдон, циклопы, лестригоны
страшить тебя нисколько не должны,
они не встанут на твоей дороге,
когда душой и телом будешь верен
высоким помыслам и благородным чувствам.
Свирепый Посейдон, циклопы, лестригоны
тебе не встретятся, когда ты сам
в душе с собою их не понесешь
и на пути собственноручно не поставишь.

Молись, чтоб долгим оказался путь.
Пусть много-много раз тебе случится
с восторгом нетерпенья летним утром
в неведомые гавани входить;
у финикийцев добрых погости
и накупи у них товаров ценных —
черное дерево, кораллы, перламутр, янтарь
и всевозможных благовоний сладострастных,
как можно больше благовоний сладострастных;
потом объезди города Египта,
ученой мудрости внимая жадно.

Пусть в помыслах твоих Итака
будет конечной целью длинного пути.
И не старайся сократить его, напротив,
на много лет дорогу растяни,
чтоб к острову причалить старцем —
обогащенным тем, что приобрел в пути,
богатств не ожидая от Итаки.

Какое плаванье она тебе дала!
Не будь Итаки, ты не двинулся бы в путь.
Других даров она уже не даст.

И если ты найдешь ее убогой,
обманутым себя не почитай.
Теперь ты мудр, ты много повидал
и верно понял, что Итаки означают.

Дополнительные порции

Меню «Прекрасной Елены»