— Да ничего, — ответила Глория, — об этом вообще разговора не было. — Бельяр обиженно насупился.
— Ну, что ж, это нормально, — процедил он. — Но все же хотелось бы, чтобы время от времени люди хоть краем глаза замечали мои действия. Приятно иногда чувствовать одобрение публики.
— Да, наверное, — сказала Глория. — А впрочем, не знаю. Как ты думаешь, может, лучше избавиться от них?
Бельяр с важным видом сжал пальцами виски и минуту спустя объявил, что не считает это разумным. Во-первых, он не стал бы спасать Персоннета, если бы тот представлял для них опасность. Во-вторых, если взять проблему в целом, он полагает, что Глории уже пора вернуться к цивилизованным методам и цивилизованному обществу. Жан-Клода Кастнера и того типа в Сиднее уже не вернешь, да и бог с ними, но нельзя же вечно расправляться таким образом с нахалами, притом безнаказанно. Несмотря на все его сверхъестественные дарования, в том числе способность быть невидимкой, настанет день, когда все это вылезет наружу. Так не лучше ли уже сегодня смириться с общими правилами бытия и наладить нормальную жизнь? Конечно, после стольких лет уединенного существования ей вначале придется несладко, но он, Бельяр, будет рядом и поможет. Так что же конкретно хотела та девушка? Глория нехотя передала ему соблазнительные предложения Донасьенны.
— Великолепно! — вскричал Бельяр. — Очень, очень кстати! Ты должна этим воспользоваться — теперь или никогда.
— Ты уверен? — небрежно переспросила Глория.
— Абсолютно уверен, — сказал Бельяр. — Надо соглашаться. Такая возможность больше не представится. А теперь иди перекуси — завтра ты должна быть в форме.
Глория спустилась в столовую к Лагранжу, сидевшему в одиночестве перед двумя наполненными стаканами. Во время ужина с остывшими блюдами он все время клевал носом и слабо отреагировал на сообщение Глории об отъезде, восприняв его только как предлог, чтобы подлить себе спиртного; Глория встала из-за стола раньше его.
На следующее утро, когда Лагранж еще спал, Глория позвонила в «Абсент». Через час подъехали Персоннета и Донасьенна; сумки Глории точно сами собой полетели в багажник кабриолета, и скоро машина уже мчалась по западной автостраде. Персоннета с Донасьенной сидели впереди, Глория, устроившись на правом заднем сиденье, созерцала дорогу в просвет между их несимметричными плечами — тощим мужским, округлым женским; шоссе струилось серой рекой под белесым небосводом. Было решено сразу же по прибытии в Париж доставить Глорию к Сальвадору, после чего все трое замолчали. Персоннета листал глянцевый журнал, Глория всего один раз встретилась взглядом с Донасьенной в зеркале заднего вида.
— Мы даже не обсудили финансовую сторону дела, — сказала та где-то в районе Монт-ла-Жали, — двести тысяч вас устроят? (Глория колеблется; Бельяр, возникший, как призрак, на соседнем сиденье, подмигивает ей и с короткой ухмылкой трясет в воздухе четырьмя пальчиками.)
— Четыреста тысяч, — говорит Глория.
— Четыреста? — переспрашивает Донасьенна. — Хорошо.
(Бельяр удовлетворенно кивает, широко улыбается и поднимает большой палец, перед тем как исчезнуть.) Париж уже близко.
Южный кольцевой бульвар: восемь или девять въездов в город отделяют Отейльские ворота от «Порт Дорэ», где они и высаживают Глорию. Донасьенна сообщает, что заедет за ней попозже, чтобы отвезти в отель возле мечети, где ей забронировали номер. Они отъезжают.
— Ну, и куда мы теперь? — спрашивает Персоннета.
— Хотите, посидим где-нибудь, выпьем по стаканчику, — предлагает Донасьенна. — Но если вы против, я подброшу вас домой.
Персоннета кажется, что он раздумывает целую вечность, перед тем как услышать собственный голос, озвучивший другой вариант: этот самый стаканчик… гм… его вполне можно было бы распить у него дома.
— Это идея! — против всяких ожиданий согласилась девушка. — Едем, раз вам так хочется. Только показывайте дорогу.
— Сверните к площади Республики, — произнес Персоннета, внезапно осипнув. — Я живу как раз рядом.
Руководить маршрутом на бульварах — удовольствие небольшое, вдобавок в этом квартале не так-то просто припарковаться. Но им повезло: на его улице, прямо перед его домом, только что освободилось место. Персоннета раскрыл было рот, чтобы порассуждать об удаче, о своей улице, о жизни вообще — словом, на одну из возвышенных, занимательных, животрепещущих тем, которые украшают наше бытие, но ему ничего не приходило в голову, хоть тресни. А впрочем, вот хороший сюжет — и только он было решил обратиться к Донасьенне, как кто-то нагло забарабанил по стеклу с его стороны. Персоннета обернулся: там с широкой улыбкой стоял Боккара, жестом приглашая его опустить стекло. Персоннета опустил стекло.
— Ты что здесь делаешь? — вопросил он.
— Вот удача-то! — радостно завопил Боккара. — Я шел вас повидать, и надо же! — я вас увидел.
В круизе он отлично загорел, прибавил в весе несколько килограммов и теперь щеголял в новеньком желтом летнем костюме — чересчур желтом и чересчур летнем для данного сезона. Донасьенна глядела на него во все глаза. Персоннета был вконец смущен.
— Ах вот оно что, — промямлил он. — Так, значит, ты вернулся.
— И я там здорово поразвлекся, — объявил Боккара. — Ух и насмотрелся же я чудес! Даже грустно, что все это уже в прошлом. А с какими девушками я там водил знакомство, просто слов нет! Вот я и пришел рассказать вам все это.
— Слушай… — начал Персоннета.
— Ну ладно, — прервала его Донасьенна, хватаясь за ручку скоростей, — я, пожалуй, оставлю вас с вашим другом.
— Погоди, — сказал Персоннета, оборачиваясь к ней. — Минутку. Мы же собирались выпить, — шепнул он, — я думал, мы уже договорились.
— В другой раз, — с улыбкой ответила Донасьенна. — Позвоните мне, если будет желание.
— Но как же… — пролепетал Персоннета.
Однако Донасьенна все с той же широкой улыбкой включила первую скорость, кивнула ему и была такова. Улыбка, не померкнув, продержалась на ее губах до самого конца улицы Ива Тудика и будет трепетать на них до тех пор, пока машина не одолеет весь бульвар Мажанта.
— Что с вами? — спросил Боккара. — Вам плохо?
— Ничего, — произнес Персоннета, глядя вслед удалявшемуся кабриолету.
Он, конечно, досадует на Боккара, хотя ощущение легкого превосходства мешает ему рассердиться на молодого человека всерьез. Боккара тоже не спускает глаз с уезжающей Донасьенны. Да, именно так: оставшись наедине, они продолжают глядеть ей вслед.
— Черт возьми! — восклицает Боккара. — Какая цыпочка, высший класс!
— Да? Ты находишь? — бросает Персоннета, роясь в карманах.
— А вы что, близко с ней знакомы? — обеспокоенно спрашивает Боккара.
— Да так, слегка, — скромно признается Персоннета, извлекая из кармана сигареты. — Слегка знаком.
— Ну, вы гигант! — восхищенно говорит Боккара.
27
«Солнце!» — подумал Сальвадор.
Все утро он искал новые подходы к своему проекту и, как обычно в последнее время, не нашел ни одного. На улице пасмурно, над кварталом Порт Дорэ то и дело припускает дождь. Сальвадору невесело. Чем вызвано это настроение: отсутствием идей, унылой погодой или впустую растраченным временем, —
